«Это была трагедия, я уже собиралась уйти в монастырь»

Ольга Смирнова, супруга священника Антония Смирнова

Я училась в ПСТГУ на педагогическом факультете. Летнюю практику мы должны были проходить в православном детском лагере. Я выбрала лагерь воскресной школы Сретенского монастыря. После первой смены меня позвали в эту школу вести творческий кружок. В тот год мы подружились с Полиной — сейчас она мама и матушка, а тогда мы были просто студентками.

Через год мы — девушки из Свято-Тихоновского университета и семинаристы — снова собрались в лагерь. «ВКонтакте» искали тех, с кем предстояло работать, и мне сразу понравился «Антон Игоревич» (в лагере мы все обращались друг к другу по имени-отчеству).

Перед сменой мы, вожатые, заехали в Псково-Печерский монастырь, и там я впервые увидела его на службе: знакомы мы еще не были, но мне почему-то было важно, как он молится в храме. Его серьезность и искренность мне очень понравились. И уже идя к автобусу, я протянула ему просфору. Но он отказался. Я было расстроилась, но потом решила об этом больше не думать.

На подготовительных встречах вожатых поговорить нам как-то не пришлось. Помню только, меня поразили его глаза — два голубых озера. Мне он показался самым красивым мальчиком в семинарии. А когда я узнала, что он еще и москвич, подумала: «С такой внешностью и москвич!.. Наверное, куча девчонок вокруг увивается, вряд ли у меня есть шансы».

И тут меня пригласил на свидание другой семинарист. Я знала, что все они дружат, и не понимала, стоит ли встречаться с Тихоном, если мне нравился Антон. Но, подумав, все же пошла. Правда, никаких чувств во мне это не пробудило. Тогда Полина посоветовала взять Тихона в напарники к себе в отряд, чтобы понять, мой это человек или нет.

В лагере я действительно быстро поняла: не мой. И так Тихону и сказала. Но он продолжал ухаживать. При этом все ребята знали, что свидание у нас уже было, и смотрели на нас чуть ли не как на жениха и невесту. Но мне-то ведь нравился Антон! И я чувствовала, что тоже ему нравлюсь.

Как-то отец Ириней, начальник воскресной школы и лагеря, решил разделить занятия физкультурой у девочек и мальчиков. Понятно было, что с мальчиками будет заниматься Антон. И не успел отец Ириней спросить, кто хочет вести зарядку у девочек, я тут же подняла руку. Теперь приходилось вставать за час до вожатской линейки, зато появилась возможность хоть немного пообщаться с Антоном.

И тут Полина призналась, что ей он тоже симпатичен. Как же я расстроилась! Но наша дружба была мне важнее.

Однажды наши мальчики-вожатые пошли в поход. Их не было пару дней. Вернулись чумазые, уставшие. А я поймала себя на мысли, что соскучилась по Антону, по его глазам, улыбке.

И еще я была очарована тем, как он умеет разговаривать с детьми и заботиться о них — это очень важная для меня тема, которую здесь необходимо пояснить. Дело в том, что за некоторое время до описываемых событий я страдала от неразделенной, как мне тогда казалось, любви. Расстроилась настолько, что решила: воля Божья идти в монастырь. Это была трагедия. Я позвонила маме, принявшей постриг несколько лет назад (с папой к тому времени они давно развелись). Сказала, что приезжаю, взяла билет до Калининграда, где она подвизается, и совсем было решила там остаться, но местный священник посоветовал вернуться. Я тогда подрабатывала няней в многодетной семье. И там увидела то, чего у меня никогда не было. И влюбилась в само понятие семьи, поняла, что больше всего на свете хочу ее.

Вот поэтому я всегда обращала особое внимание на то, как ребята общаются с детьми. И в этом Антон был безупречен.

Однажды к нам с Полиной на чай зашли трое семинаристов, и среди них Антон. За разговором он предложил нам, девочкам, рассказать о себе. Первой заговорила Полина, и история ее жизни — особенно по сравнению с моей — показалась мне невероятно захватывающей и счастливой. И вдруг Антон сказал: «Оль, теперь ты расскажи».

Я тогда жила в Москве одна: любимая сестра после тяжелой болезни умерла, мама ушла в монастырь. Я так всё и рассказала. Тем более что о покойной сестре Юле — ангеле нашей семьи, утвердившей нас в вере, — я готова говорить всегда. Антон слушал внимательно и, как мне показалось, проникся моей историей.

Под конец смены я попросила всех знакомых написать мне в блокноте что-нибудь на память. Написал и Антон. Что мой рассказ о сестре так его впечатлил, что он теперь будет поминать ее в молитвах. Я была уверена: раз он так написал, у этой истории должно быть продолжение.

Помню, как-то вечером я шла к нашему с Полиной домику, плакала и молилась. Я мысленно рассказывала Господу, что не хочу предавать подругу, но Антон с каждым днем нравится мне все больше и больше. Видимо, Бог меня услышал: подругу я сохранила, а наше настоящее общение с Антоном началось только спустя два года. Это было обычное приятельское общение — отец Ириней пригласил его в воскресную школу вести Закон Божий, и мы проработали бок о бок несколько лет. Он по-прежнему мне нравился.

На Рождество мы решили поставить «Двенадцать месяцев». По сценарию я должна была танцевать вальс с тем, кто будет играть роль Января, и я, не задумываясь, выбрала Антона. На спектакль пригласила маму. Правда, никакой романтики тут не было: Январь-то по сценарию — дедушка, а я была просто в роли снежинки. Но мама сказала мне с улыбкой: «Как-то уж очень на свадебный вальс было похоже». И как я ни отнекивалась, как ни уверяла ее, что это ничего не значит, она оказалась права: тот же самый вальс мы танцевали на нашей свадьбе.

Иерей Антоний Смирнов, клирик храма святого Иоанна Воина на Якиманке

Я с большим энтузиазмом учился в Сретенской духовной семинарии и курса до третьего вообще не смотрел на девушек. А когда однокурсники буквально насильно отправили меня как-то погулять с одной девочкой, я практически сразу понял, что это не мой человек.

Олю я впервые заметил в летнем лагере, который организовывал отец Ириней. Человек я был общительный, поддерживал хорошие отношения со всеми, но ни на кого особо не заглядывался, и желания найти тут будущую спутницу жизни у меня не было. Помню только, что удивился, когда увидел, как она рвется вести физкультуру у девочек. Но особенно Оля запомнилась мне своим рассказом о покойной сестре. А еще меня привлекла в ней ее невероятная любовь к детям.

После лагеря мы часто виделись в воскресной школе Сретенского монастыря, но общались не много.

И тут рождественский спектакль. Ролей было много, решили подключить семинаристов. Оля раньше занималась бальными танцами, поэтому всей хореографией спектакля руководила она. Она же должна была выбрать человека, который будет играть роль Января и станцует с ней вальс. И она выбрала меня. Я согласился, но подумал: «Ну какой из меня танцор?»

Начали репетировать. Вот тут-то все и началось. У меня была видеокамера, я записывал наши тренировки и снова и снова их пересматривал — танцевать я не умел совсем.

Мы стали переписываться. А 23 января я позвал ее на свидание. В тот день мы говорили обо всем на свете. Я объяснил, что, во-первых, ее подруга мне никогда не нравилась, и во-вторых, с самой Олей я не особо общался, потому что мне просто было неудобно перед другом, который тогда, в лагере, ухаживал за ней. А я уже тогда понял, что хочу увидеть ее снова. Я подарил ей розу на коротком стебле, украшенную лентой, — с тех пор это стало символом нашей любви.

К тому времени знакомы мы были уже около двух лет: ездили с воскресной школой в детские дома со спектаклями, работали в Сретенском монастыре, так что успели узнать друг друга в разных жизненных ситуациях.

А встречаться мы начали зимой 2011 года. Она жила в Химках, и я всегда старался проводить ее до дома, хотя дорога до него от Сретенской занимала пару часов. Однажды я приехал к ней в гости, а она ходит по квартире в куртке — так у нее холодно. И я подумал: надо что-то с этим делать. Привез ей пару теплых носков и обогреватель. Может, и не самый романтичный подарок, зато я был уверен, что теперь она не заболеет!

Предложение я сделал в начале мая: очередной раз приехал к Оле в гости и просто не выдержал. Хотя абсолютно не готовился, даже кольцо не купил. Все получилось спонтанно: мы сидели на кухне, пили чай, разговаривали. До этого я никогда не признавался ей в любви, мы оба считали: слово «любовь» — очень серьезное, не надо им разбрасываться. А тут я впервые сказал ей о своих чувствах и попросил дать мне любое ее кольцо. Это оказалось серебряное кольцо ее сестры Юли. На нем было написано «Спаси и сохрани». Я встал на колено, сделал предложение… И тут же извинился за то, что все сделал неправильно.

Я предложил на следующий день поехать в магазин Сретенского монастыря и вместе выбрать кольцо для помолвки. Потом мы вошли в собор Сретения Владимирской иконы Божьей Матери — тогда единственный на территории Сретенского монастыря, — поднялись на клирос, где Оля всегда мечтала побывать, и уже там, с настоящим кольцом, я сделал предложение во второй раз. И во второй раз услышал «да».

Мы хотели обвенчаться 29 августа, сразу после Успенского поста. Пришли в ЗАГС, но все дни, близкие к этой дате, оказалось, заняты. Мы расстроились. Оля позвонила маме и рассказала, что ближайшая ко дню венчания свободная дата — 29 июля, почти за месяц. Только положила трубку, мама перезванивает. Оля слушает, меняется в лице и говорит: «Представляешь, а ведь 29 июля — это именины Юли!» Мы тогда оба поняли, как это промыслительно, вернулись в ЗАГС и записались на этот день.

Мы вместе уже почти десять лет, и я до сих пор, когда хочу порадовать жену, дарю ей розу или другой цветок на коротком стебле, обвитый лентой...

Все имена были изменены. Фотографии предоставлены героями публикации.