«Доброго человека сыграть куда сложнее, чем злого»

Ее детство пришлось на время интенсивной антирелигиозной пропаганды, ее родители были вынуждены скрывать свою веру, а в школе ее учили ненавидеть Бога. Но ее вера никуда не исчезала, а просто приобретала другие формы, например — желание играть только положительных героинь, не поддаваясь искушениям даже на сцене.

«В школе меня учили ненавидеть Бога»

— Ирина Ивановна, в Вашем детстве было место для веры? Ведь Вы приняли крещение, уже будучи взрослым человеком.

— Вы знаете, хотя нас воспитывали атеистами, я думаю, что вера все-таки никуда не исчезала, она внутри, просто она преобразуется и выливается во что-то другое. Да, я о ней ничего не знала и была абсолютно комсомольс­ким ребенком и искренне хотела быть пионеркой. Но это желание было связано исключительно с тем, что для меня носить красный галстук значило всем помогать, делать что-то хорошее, быть примером.

Однако от христианской веры нас отворачивали очень жестоко. В Новосибирске, где я росла, тогда была всего одна церковь, и учителя водили нас вокруг нее, говорили всякую гадость-пакость — и я с ужасом вспоминаю, что мы плевали в эту церковь. Нам внушали, что вера — это мрак, нас пугали черными монашескими одеждами, нам читали какие-то ужасные рассказы и показывали какие-то фильмы про сектантов. Я не помню подробностей — но отлично помню свое детское впечатление. На меня так сильно влияла вся эта пропаганда, что я ненавидела Бога.

Мои родители были крещены, однако время загоняло их в определенные рамки. Помню, был и еще храм, но поступил приказ разрушить его к какому-то христианскому празднику, и я знаю, что папе, который тогда работал в милиции, пришлось принять участие в этом разру­шении. Мама всегда была верующим человеком, хотя ей и пришлось вступить в партию. И когда я говорила что-то плохое про Бога, она всегда меня останавливала и на мои возражения отвечала: «Ничего не известно в этой жизни, так что не надо говорить таких вещей».

— А как удалось после всего этого влияния и негативного восприятия поверить и полюбить Бога?

— Спустя какое-то время и давление исчезло, и мозги стали вставать на место. Я, как и многие, мало чего понимала (Библию-то тогда совершенно невозможно было достать!) — я только понимала, что хочу верить. И помню, что в старших классах надела крестик на шею. А как-то раз он случайно выбился из-под формы, и его увидела завуч. Как она меня схватила, как орала на всю школу: «Я тебя отовсюду выгоню, вылетишь из школы». А я даже и не понимала, что уж такого-то в крестике. Уже и время было другое — а для нее это все равно было недопустимо… Пришлось маме приходить и заступаться за меня.

А в перестройку мне подарили мою первую Библию — она и сейчас хранится у меня дома, — и я не могла от нее оторваться, потому что она показалась мне интересней всех романов.

Когда мне было тридцать лет, а дочери Ксюше — семь, мы поехали на гастроли в Грузию, и естественно, попав в эту замечательную атмосферу, где люди могут спокойно исповедовать свою веру, где так много красивых старинных храмов, первым делом решили покреститься.

«Я только покрестила свою дочь, а теперь она приобщает меня ?к Церкви»

— Вы крестились одновременно с дочерью. А Вы старались привить ей какое-то отношение к вере?

— Возможно, из-за того, что никто не приобщал к вере меня, я не знала, как это нужно делать. Кроме того, подход к воспитанию у меня всегда был нетипичный. Я никогда ничего не навязывала Ксюше и развивала в ней самостоятельность. Во-первых, конечно, актерам всегда некогда подолгу заниматься с детьми, но, во-вторых, я просто видела, что Ксюша уже родилась потрясающим ребенком. Она всегда и всем помогала. Лежит пьяный на улице: «Мама, надо помочь!» — «Как помочь? Он же сам выпил…» — «Это не важно, он человек, ему холодно, давай поможем!» Она всегда была терпеливая и послушная. Ведь я постоянно таскала ее за собой по гастролям, укладывала вечером в гостинице спать, а в два ночи уже поднимала на поезд — и она никогда не заноет, ничего ее не возмутит, пара минут — и она уже стоит готовая. Мне ее было жалко до смерти! Но вот удивительно — она всю жизнь такая.

И я понимала, что в ней есть очень правильные качества и что мне достаточно было просто подсунуть какую-то книжку, которая могла бы ее заинтересовать, о чем-то рассказать, куда-то сводить.

У меня никогда не было стремления сюсюкать со своим ребенком, в этом отношении я была жестокой матерью. Если Ксюша начинала капризничать, я ей отвечала: «Иди, поплачь если тебе надо, а потом возвращайся и объясни мне, что с тобой. Мне не нравится так разговаривать». И это работало. То есть я относилась к ней как к личности и прививала ей самостоятельность — и она сама окончила школу, институт и никогда не обращалась ко мне за помощью. И в том числе своим же умом и своим сердцем пришла к Церкви.

— Ваша дочь относится к тому поколению людей, которое часто становилось проводником в мир Церкви для своих родителей. В вашем случае тоже так было?

— Да. К сожалению, мне не сразу попались интересные священники, интересные люди, которые стали бы для меня проводниками в Церковь. И хотя многие считают, что это не имеет значения, для меня просто необходимо было найти именно своего человека — умного, образованного, культурного, глубокого и чем-то подходящего именно мне. Но к сожалению, поиски затянулись, и я опустила руки.

И так получилось, что спустя время Ксюша пришла в Церковь вместе с мужем (актер Егор Бероев — прим. ред) и стала приобщать и меня. Поздравлять со всеми праздниками, возить по своим любимым святым местам, знакомить со своими духовными наставниками, в чем-то со мной бороться, а что-то и попускать: «Ну ладно, сама потом поймешь».
А однажды я лежала в больнице с переломом ноги: мне делали безумно сложную операцию, и чтобы об этом не думать, не разочаровываться, я стала без конца смотреть телевизор. Я люблю смотреть телевизор, всегда нахожу какие-то интересные программы и считаю, что на телевидении работает очень много интересных и талантливых людей… Но на второй же день приехала Ксюша и привезла мне очень много церковной художественной литературы. Первой книгой, которую я тогда прочитала, стала «Несвятые святые». И сама себе не верю — но больше я телевизор в больнице не включала. Я просыпалась рано утром, чтобы только скорее начать читать.

Когда не было телевизоров и репетиторов

— Ксения организовала благотворительный фонд подержки детей с особен­ностями развития. Вы следите за его деятельностью?

— Конечно! Я замечаю, что многие известные люди просто дают фондам свое имя и потом могут и не участвовать в процессе. Но это не про Ксюшу. Всё от и до она делает сама. Если бы вы видели, какие она устраивает для своих подопечных праздники! Она отбирает для них все самое лучшее, что только может быть: лучших музыкантов, художников, декораторов. Не просто тех, кто может что-то сделать, а самых лучших! Внимательно отслеживает, чтобы в угощениях не было вредных пищевых добавок — ни одного «Е». Это же все надо найти…

А ведь у нее есть и своя дочь, и по-матерински я иногда переживаю и думаю, что Дуне нужно уделять больше времени. Но, может быть, когда Дуня вырастет, она оценит то важное дело, которым занимается ее мама. Хотя она и сейчас дружит с каждым ребенком из Ксюшиного фонда и всех очень любит. К тому же есть бабушка, с которой Дуне тоже интересно проводить время.

— А когда бабушка — еще и актриса, наверное, это интересно вдвойне…

— Еще бы! У меня всегда масса всяких идей. Даже если мы с ней не играем, а просто моем посуду, я обязательно начинаю ей рассказывать, что одна из тарелок заколдована, что она перенесет нас в Париж, а там нас ждет… И дальше выдумываю что-нибудь эдакое.

А если я очень устала, то я ложусь и говорю: «Я в больнице, я очень больна, а ты мой лечащий врач». И часа два я придумываю разные болезни, а Дуня их лечит. А по ходу «лечения» мне ведь интересно как-то увлечь ребенка, и я говорю, что я учительница литературы, я уже очень старая, и я написала книгу, она о мальчике… — и все придумываю, придумываю бесконечно.

Но мне очень грустно, что сейчас, когда мы с Дуней выходим на улицу, чаще всего бывает так, что Дуне хочется играть с детьми, а их просто нет, все эти цветные городки во дворах стоят пустые, и играть с ней приходится мне.

— Сейчас трудно представить толпы детей во дворе. А в Вашем детстве все было ?не так?

— В этом отношении, мне кажется, у моего поколения было счастливейшее детство. Мы все время были на улице, во дворах, во что-то играли, что-то придумывали! У нас было столько игр — и спортивные, и на сообра­зительность, и скакалки, и мячи, и соревнования. В каждой игре были признанные лидеры: кто дальше прыгает, кто лучше придумывает.

И люди были как-то живей, искренней. Любая мама или бабушка могла накормить всю нашу дворовую ораву. В соседней комнатке нашей коммуналки жил дядя Митя: всё небольшое пространство комнатки занимал огромный станок — и всему нашему дому дядя Митя что-то паял, чинил, лудил. А мне постоянно помогал с математикой и другими уроками, давал читать или рассматривать разные интересные книжки. Дом, в котором я жила, взрослые для красоты окружили садом. А зимой они делали высоченные горки, и рядом с ними было столько детей, что надо было выстаивать очереди, чтобы с них скатиться… И везде крики, ор, веселье.

Телевизоров еще не было, поэтому мы много читали сами или слушали, сидя в беседке по вечерам, как читают взрослые. И конечно, мы постоянно устраивали у себя во дворе концерты, ставили сказки. Что-то прочитывали — тут же распределяли роли, бежали домой за какими-нибудь нарядами, натягивали простынку и начинали импровизировать. Было много всяких клубов, и как только мы видели сцену, мы тут же организовывали представление. Собирались во дворе зрители или не собирались — нам это было неважно. Нас никто не заставлял, мы репетировали сутками просто потому, что нам это нравилось.

А сейчас детей стараются загнать ко всяким репетиторам, учителям — и это тоже очень хорошо, но я считаю, что детские уличные игры — это была очень важная школа жизни.

«Не хочу поддаваться искушениям даже на сцене»

— Говорят, что Вы отказываетесь играть отрицательные роли.

— Все время отказываюсь — и за это на меня часто сердятся режиссеры. А Иосиф Райхельгауз, режиссер «Школы современной пьесы», все время повторяет, что я просто хорошая актриса — хотя могла бы быть великой, если бы соглашалась на все роли, которые он мне предлагает. А мне они просто не интересны.

— Почему?

— Мне кажется, что отрицательную или, по-другому, «острохарактерную» роль сыграть слишком просто. Честно говоря, я не понимаю, что здесь острохарактерного. Мне кажется, для того, чтобы совершать плохие поступки — ревновать, завидовать, злиться, пьянствовать, — много не надо. Достаточно просто не сдержать своих слабостей, выпустить наружу ту мерзость, которая в нас сокрыта.

В нашей профессии почему-то возникло такое клише — «голубая героиня». То есть такая, которая просто красуется на экране, не прилагая к своей работе никаких усилий. Но разве положительный герой — это манекен с голубыми волосами и бантом на голове? Поверьте мне, зритель сразу почувствует фальшь, если ты сам не будешь наполнен чем-то хорошим, светлым, не будешь беспрестанно работать над собой, учиться сдерживать свой пыл, от чего-то отказываться, прощать, не пускать в себя всякую гадость. Это так тяжело!

— Но ведь есть множество прекрасных актеров, которые очень талантливо играют отрицательных персонажей…

— Конечно, есть. Но лично я не хочу выпускать наружу свои слабости, не хочу поддаваться соблазнам и искушениям даже на сцене. Я ведь пробовала поддаваться им в жизни — и даже пить, когда было очень тяжело… И сама же поняла, что это ужасно глупо! Ну будешь ты пить, ну разрушишься, превратишься из женщины в какое-то «оно» — и что? Кому это нужно? Кому это поможет? Твои близкие, за которых ты ответственен, должны видеть, что ты счастлив, что ты живешь в какой-то гармонии, иначе им будет некомфортно. Зачем делать им плохо, когда ты, наоборот, должен быть примером в каких-то вещах?

— И все-таки — не скучно всегда играть хороших героинь?

— А почему мне должно быть скучно? Есть очень много хороших героинь, которых я еще не успела и, может быть, никогда не успею сыграть. Если не хватает времени на них, то зачем тратить его на плохих героев?

Беседовали Константин Мацан, ?Алексей Пичугин, Дарья Баринова
При подготовке интервью использовались ?материалы программы «Светлый вечер» ?на радио «Вера» (эфир 28.03.2016)

Ирина Алферова

Народная артистка России.

Родилась в Новосибирске, окончила ГИТИС, уже во время обучения ее пригласили сыграть в кино. Первой работой стал фильм «Хождение по мукам». Многим зрителям Ирина Алферова знакома по ролям Констанции Бонасье из фильма «Д’Артаньян и три мушкетера», Даши из «Хождения по мукам», Кати Лавровой из фильма «С любимыми не расставайтесь» и другим. С 1976 играла в театре «Ленком». Сейчас служит в московском театре «Школа современной пьесы». Сыграла более 60 ролей в театре и кино.

Пожертвовать