Семейная переписка Романовых

Прощай, бесценный и ненаглядный мой! Как нестерпимо отпускать тебя—больнее чем когда-либо—после тех тяжелых дней, которые мы провели в борьбе! Но господь, который в е с ь л ю б о в ь и милосердие, помог, и наступил уже поворот к лучшему. Еще немного терпенья и глубочайшей веры в молитвы и помощь нашего Друга и все пойдет хорошо! Я глубоко убеждена, что близятся великие и прекрасные дни для твоего царствования и России. Только сохрани бодрость духа, не поддавайся влиянию сплетен и писем — проходи мимо них, как мимо чего-то н е ч и с т о г о, о чем лучше немедленно забыть. Покажи всем, что ты в л а с т е л и н, и т в о я в о л я будет исполнена. Миновало время великой снисходительности и мягкости— теперь наступает твое царство воли и мощи! Они б у д у т п р и н у ж д е н ы с к л о н и т ь с я пред тобой и слушаться твоих приказов, и работать т а к, к а к т ы х о ч е ш ь и с к е м ты назначишь. Их следует научить повиновению. Смысл этого слова им чужд: ты их избаловал своей добротой и всепрощением. Почему меня ненавидят? Потому, что им известно, что у меня сильная воля и что когда я убеждена в правоте чего-нибудь (и если меня благословил Гр.), то я не меняю мнения, и это невыносимо для них. Но это—дурные люди. Вспомни слова m-r Филиппа, когда он подарил мне икону с колокольчиком. Так как ты очень снисходителен, доверчив и мягок, то мне надлежит исполнять роль твоего колокола, чтобы люди с дурными намерениями не могли ко мне приблизиться, а я предостерегала бы тебя. Кто боится меня, не глядит мне в глаза, и кто замышляет недоброе—те не любят меня. Вспомни о «черных», затем об Орлове и Дрентельне—Витте— Коковцеве—Трепове (я тоже это чувствую)—Макарове—Кауфмане— Софье Ивановне—Мари—Сандре Оболенской и т.д. Хорошие же люди, честно и чистосердечно преданные тебе, любят меня: посмотри на простой народ и на военных, хорошее и дурное духовенство—все это так ясно, а потому это не огорчает меня больше так, как когда я была моложе. Но когда люди позволяют себе писать тебе или мне гнусные, дерзкие письма,-—ты должен карать. А. рассказала мне относительно Балашева (я никогда не любила этого человека).

Теперь я понимаю, почему ты так ужасно поздно лег спать, и почему я испытывала такую тоску и тревогу, поджидая тебя. Пожалуйста, милый, вели Фредериксу написать ему строгий выговор (он и Ник(олай) Мих(айлович) и Вас(ильчиков) заодно в клубе). У него такое высокое придворное звание, и он смеет писать, когда его о том не просят! И это не в первый раз—в былые дни, я помню, он поступал так же. Разорви это письмо, и дай твердый отпор. Вели Воейк(ову) напомнить об этом старику-—такой щелчок будет чрезвычайно полезен самодовольному члену Государственного Совета. Мы не можем позволять, чтоб нас топтали. Твердость прежде всего!—Теперь, когда ты назначил сына Трепова адъютантом, ты тем более можешь настаивать на том, чтоб он работал вместе с Протопоповым—он должен доказать свою благодарность.—Не забудь воспретить Гурко болтать и вмешиваться в политику—это погубило Никол(ашу) и Алекс(еева). Последнему бог послал болезнь, очевидно, с целью спасти тебя от человека, который сбился с пути и приносил вред тем, что слушался дурных писем и людей, вместо того, чтобы следовать твоим указаниям относительно войны, а также и за его упрямство. Его тоже восстановили против меня—сказанное им старику Иванову служит тому доказательством.

Но все это скоро минует. Все начинает проясняться, как и погода, что служит хорошим предзнаменованием, помни.

И наш дорогой Друг так усердно молится за тебя—близость божьего человека придает силу, веру и надежду, в которых так велика потребность. А иные не могут понять твоего великого спокойствия и потому думают, что ты не понимаешь, и стараются тебя нервировать, запугивать, уязвлять. Но им это скоро надоест. Если дорогая матушка станет тебе писать, помни, что за ее спиной стоят the Michels, не обращай внимания и не принимай этого близко к сердцу. Слава богу, ее здесь нет, но добрые люди находят способы писать и пакостить.—Дела начинают налаживаться—сон нашего Друга так знаменателен! Милый, побывай у иконы Могилевской божьей матери—ты там обретешь мир и крепость. Загляни туда после чая, перед приемом, —возьми туда Бэби с собой—там так покойно, и вы можете там поставить свечи. Пусть народ видит, что ты—царь-христианин,—не смущайся,—такой пример принесет пользу другим.

Как-то пройдут эти одинокие ночи? Не могу себе этого представить. Как отрадно было крепко держать тебя в объятиях—это утишало боль души и сердца, я старалась вкладывать в ласки всю свою безграничную любовь, молитвы, веру и крепость! Ты мне невыразимо дорог, супруг мой любимый! Я разделяю твои горести и радости и готова за тебя умереть. Благослови, боже, тебя и мое сокровище—Бэби! Крепко вас целую. В минуту грусти пойди в комнату Бэби и спокойно посиди там немножко с милыми людьми, его окружающими. Поцелуй любимую детку—у тебя на душе станет теплее и спокойнее. Всю мою любовь отдаю тебе, солнце жизни моей.—Спи спокойно, душой и сердцем я с тобой, мои молитвы витают над тобой. Бог и святая дева никогда не покинут тебя!

Навеки всецело

Твоя.

Пожертвовать