Фильтр веры
Лауреатом национальной книжной премии «Книга года — 2013» в номинации «Электронная книга» стал проект «Живая поэзия. Круг Лета Господня» — мультимедийное издание, включающее более 700 стихотворений, исполненных самыми известными российскими артистами. Среди участников проекта — актриса Мария Порошина. В интервью «Фоме» она рассказывает о своих учителях, детях и тех, кого считает героями нашего времени.
НИ АКТЕР, НИ ХРИСТИАНИН
— Для Вас существует противоречие между верой и профессией?
— Бывает, что, когда предлагают очередной сценарий, согласиться — значит заключить сделку с совестью. И вера в данном случае — это постоянный фильтр: за какой материал ты берешься, какие слова произносит твой герой, какие поступки совершает, насколько ты готов нести это с экрана. Вера — тормоз, позволяющий сделку с совестью не совершить. Если все же совершаешь и на сомнительную роль соглашаешься — значит ты не реализуешься ни как христианин, ни как актер.
Противоречие между верой и профессией я остро ощущала в юности. Когда поступила в Театральный институт им. Щукина, начала постепенно испытывать внутреннюю дисгармонию. Мне казалось, что театр и вера несовместимы. Это мнение отчасти поддерживали окружающие — возможно, сами того не желая. Одна моя однокурсница так прямо и говорила мне: «Ты уж реши, в театре ты или в храме, ты же знаешь, что театр — это особый образ жизни»…
— Как Вы разрешили это противоречие?
— Отошла от Церкви примерно на десять лет… Это сейчас я понимаю, что между профессией и верой не обязательно возникает противоречие и любой человек в своем ремесле — в том числе актерском — может и должен через себя транслировать свое отношение к вере и к жизни. Но тогда — в юности — я этого не понимала. Мне казалось, что профессия — это одно, а душа — другое, и точек соприкосновения у них нет.
Как бы смешно это ни прозвучало, какие-то важные внутренние вещи о вере я стала для себя открывать еще до поступления в институт. Это был «трудный» возраст — пятнадцать-шестнадцать лет. Несчастная любовь, тетрадка со стихами, ощущение полного одиночества и жестокости мира… Не в смысле — Божественного замысла, а конкретно моей жизни на земле: осознание, что человек должен много страдать и работать над собой. Эти размышления привели меня в храм. И не только меня — у нас была целая компания друзей. Само собой, мы переживали все полагающиеся подросткам искушения молодости, но вдруг появилась и совсем другая — новая — часть нашей жизни. Мы хотели познавать мир веры и Церкви. В тот момент я даже подумывала о том, как здорово было бы в будущем стать матушкой! Мне наивно казалось, что я к этому готова… Хотя, может быть, прояви в тот момент больше требовательности к себе — жизнь была бы сейчас совсем другой. Была бы я счастливой мамой восьмерых детей… Но жизнь в итоге повернула туда, куда повернула. Я вроде бы уже решила не связывать свою жизнь с творческой профессией, но в итоге вышло так, что все же поступила в театральный и, как уже сказала, отошла от Церкви лет на десять.
Но однажды судьба свела с отцом Владимиром Волгиным. Я пришла к нему на исповедь и… «Боже мой! — думала потом я. — Как же я провела эти десять лет без духовного наставника, без Церкви?» С появлением духовника я как будто вернулась к себе настоящей. И жизнь во многом изменилась. Не радикально, конечно, но некоторые проблемы, в решении которых я была слаба и даже труслива, были решены. В итоге я обрела мужа Илью, а потом у нас родилось двое детей.
— Кто из людей — не в профессиональном плане, а в жизненном — для Вас Учитель? Кто повлиял на Ваше мировоззрение?
— Человек, о котором не могу говорить без восхищения, — это Екатерина Сергеевна Васильева, гениальнейшая артистка. Я знаю ее с шестнадцати лет. Она была,
как бы сейчас сказали, звездой — но, придя к вере, радикально переосмыслила свою жизнь. Потом вернулась к профессии — но к ролям стала подходить более чем избирательно. Вера и профессия неразрывно связаны для нее в одно целое. У нее не отнимешь ни гениальной игры, ни подлинного христианского мировосприятия. Она может пожертвовать профессией, но верой — никогда. И каждое появление в кадре или в интервью (не говоря уж о личном общении) она использует как возможность сказать что-то важное о вере в Бога — даже если не говорит об этом напрямую и не произносит слов «православие», «духовность» и т. д. Помню, меня поразило одно ее телевизионное интервью. Ведущий явно на нее «нападал», а она знала, как ответить так, чтобы не обидеть ни его, ни неверующих зрителей, но при этом и не предать своей точки зрения и даже суметь по-своему наставить тех, кто в тот момент ее слушал.
Вокруг меня в последнее время появляется все больше людей, перед человеческими поступками которых я снимаю шляпу. Чулпан Хаматова, Константин Хабенский, Александр Феклистов, Александр Балуев и многие другие — занимаясь благотворительностью, они по-настоящему творят добро. И не потому, что это модно. Не потому, что «все так делают». Они на самом деле испытывают в этом потребность. Я, например, может, и хотела бы им подражать, но чувствую себя в этом плане более слабой: я боюсь брать на себя такую ответственность, хоть стараюсь, где могу, такие начинания поддерживать и участвовать в них. А они — не боятся и ведут за собой людей.
Сегодня часто задаются вопросом, каков герой нашего времени. Мне кажется, он именно такой. Человек, который, как зеленый стебель, пробивается через окружающую его мишуру. Может, это звучит излишне философски, но мне это кажется важным. Такие люди идут против течения — против равнодушия, против культа потребления, против принципа жизни «продай-перепродай», против низкой культуры. И только таким людям под силу сделать так, чтобы культура была выше торговли.
— Сериалы, где Вы периодически снимаетесь, тоже принято считать «низкой культурой»…
— Сериал сериалу рознь. Некоторые сериалы — это, по сути, многосерийные художественные фильмы. Такие как, например, «Ликвидация». Или одна из моих работ — сериал «Анна Герман», где мне посчастливилось играть вместе с Екатериной Сергеевной Васильевой. Такие проекты — яркие и глубокие, но их мало. Я по этому поводу тревожусь и искренне за такие проекты болею.
Если же я соглашаюсь на сериал, скажем так, более простого плана, я стараюсь хотя бы честно донести ту мысль, которая в этой истории заложена. По крайней мере, в диапазоне того, что в том или ином проекте предлагается, я стараюсь сделать максимум возможного. В имеющихся условиях — сказать хотя бы что-то важное. Например, героиня сериала «Всегда говори всегда» Ольга Громова — в некоторых ситуациях для меня образец человечности. Играть такую героиню — не стыдно.
При этом от очень большого количества сериалов я, поверьте, отказываюсь — совсем низкий уровень. Вплоть до того, что иногда приходится сидеть вовсе без работы.
Но, знаете, нет ошибок — нет артиста. Есть проект, за который мне сейчас неловко. Это сериал «По горячим следам», где я играю женщину-полицейского. Я думала, что вытяну из этой роли что-то стоящее, но… Не получилось, тема оказалась совсем не моей. Я не критикую работу всей съемочной группы и не говорю, что сериал получился плохой. Просто лично для меня эта работа стала поражением. Я проиграла и, видимо, буду за это расплачиваться.
МАМИНЫ ДОЧКИ
— Существует стереотип, что актерские семьи — непрочные…
— Это именно стереотип. Связан он, на мой взгляд, с тем, что актеры на виду. При этом надо учитывать, что часто, когда в желтой прессе пишут о разводе «звезд», журналисты специально перевирают причину, чтобы сделать новость ярче — мол, тот этой изменил, а она от него скрывается. А на самом деле у людей действительно внутренний кризис в семье, они плачут и переживают…
В то же время среди моих знакомых сегодня и вправду большое количество разводов. Причем это касается всех, а не только актеров. В связи с чем это происходит? Мне кажется, мы утратили культуру общения мужчины и женщины. Многие вовсе не понимают, что такое брак и зачем он нужен. О нем не думают как о чем-то, к чему нужно себя готовить… Раньше, например, до революции, была совсем другая система образования: многих девочек воспитывали в институте благородных девиц, многих мальчиков — в кадетских корпусах. И это особым образом формировало личность, давало какие-то ориентиры. А сейчас все «свободны», расслабленны. Женская эмансипация, мужская инфантильность…
— Насколько, с Вашей точки зрения, вера и Церковь тут могут помочь?
— Я горячо поддерживаю то, что в школах вводятся «Основы православной культуры». Более того, я буду рада, если детям будут рассказывать и о Законе Божьем, если в рамках, например, того же курса «Основ православной культуры» будут какие-то специальные уроки для девочек — «наследие» того образования, которое давали в институтах благородных девиц. Все это может в какой-то степени поставить заслон тому, что льется на детей и молодежь с экранов телевизоров и из Интернета. Мальчик и девочка купаются в этом во всем и «впитывают» — а потом мужчина и женщина не могут понять, почему у них не складываются нормальные отношения…
Большую роль в таком «воспитательном процессе» может играть и собственно храм. Есть, например, замечательный приход священномученика Антипы на Колымажном дворе, где настоятелем служит отец Димитрий Рощин. Там очень активная жизнь, к ним ходит много молодежи, в том числе и молодых актеров, — и я знаю несколько пар, которые там познакомились и повенчались. Для меня это пример того, что молодые люди — если их заинтересовать и открыть им двери — идут в Церковь. Идут со своими грехами и проблемами. И постепенно становятся другими — светящимися изнутри. И все вместе они и есть для меня настоящее христианство, не стереотипное, елейное, благостное, а живое.
Мне кажется, что живая вера где-то на уровне генетической памяти в нас заложена. Русская душа — оголенная, требовательная и ищущая. Мы внутренне хотим стремиться к чему-то более высокому и в конечном итоге — доброму и хорошему. Именно поэтому я выступаю горячо за изучение в школах «Основ православной культуры»: то, что дети на таких уроках услышат, наслоится на то, что и так уже есть у них в подсознании.
— У Вас три дочки и Вам наверняка хотелось бы, чтобы по-человечески они развивались именно в том направлении, о котором Вы сейчас говорите. Что Вы для этого делаете?
— Мы много беседуем, обсуждаем их поступки и дела. Но это всегда разговор по душам — без излишней назидательности. Большую роль в этом играет муж. Я оцениваю их поступки по-женски — с эмоциональной точки зрения, а вот Илья — как и подобает главе семьи — с позиции жизненной мудрости, по-философски. Например, с Полиной — старшей дочкой, студенткой Щукинского училища — Илья может разговаривать два часа подряд. Это бывает спор, в смысле — столкновение двух позиций, двух мировоззрений. Но в итоге часто дочка принимает его точку зрения и признает то, в чем могла оказаться неправа, а это всегда непросто.
В этом смысле воспитывать детей для меня — это просто уделять им все необходимое время. С актерским графиком, признаюсь, это бывает непросто. Это только со стороны кажется, что актерская профессия — это вечный праздник: «ах, съемки, ах, спектакли». Но на самом деле это труд — и физический, и моральный. Я стараюсь выкраивать время и выстраиваю свой график так, чтобы не уезжать на съемки и гастроли дольше чем на три-пять дней. А потом стараюсь компенсировать свое отсутствие, побыв столько же дней дома. Впрочем, в нашем ремесле бывает то густо, то пусто, и вот когда «пусто» — это прекрасное время для семьи и для самообразования: наверстать, что упущено — не прочитано, не посмотрено, не обсуждено и т. д.
ВЕРА НАЧИНАЕТСЯ С ДОБРОЖЕЛАТЕЛЬНОСТИ
— Какую роль в Вашей жизни играет духовник?
— Священник для меня — это человек, который заставляют людей проявлять все самое лучшее, что есть в их душах. Впрочем, это не отменяет и строгости в общении. Я помню одну свою исповедь у отца Владимира — мы говорили об очень серьезных и болезненных вещах, мне было стыдно, я плакала и исповедовалась два с половиной часа. Отец Владимир помог мне во всем разобраться. И после этого я буквально летала. Так что часто строгость священника — очень хорошее лекарство. Я считаю, что не нужно ждать от духовника только благостности и ласки. Мне важно, когда меня журят и четко дают понять: вот где добро, а вот где зло.
Мы часто бываем с гастролями в глубинке. Кто поднимает деревню? Священник. Кто дает людям надежду на лучшее и вдыхает в них новые силы? Священник. И мне кажется, только так — через веру и храм — можно возрождать жизнь там, где ее, казалось бы, уже не осталось, и возвращать людей к самим себе.
Отец Владимир произвел удивительное впечатление и на моего мужа. Мы виделись с батюшкой на венчании одной нашей знакомой, и отец Владимир сказал Илье несколько слов — про веру, про жизнь вообще. Илья потом говорил мне: «Какой светлый человек! Я хочу с ним общаться, хочу полагаться на его советы…» И это при том, что Илья — не православный.
— Надо же… А вопросы веры не препятствуют миру в семье?
— Не препятствуют. Мы очень тактично к этому относимся. Дети у нас крещеные, Илья совершенно не возражал, и за это я ему очень благодарна. Илья со мной ездит в паломнические поездки — в Дивеево, в Муром и т. д. Я прикладываюсь к мощам, а он просто стоит рядом. Я чувствую, что в этот момент он мыслями со мной и мы все равно вместе. Я была бы рада, если бы он принял христианство. Но его мама — татарка, и у него свой взгляд на ответственность перед родителями, на уважение традиций семьи. Татарская деревня, где он провел детство, — это большая часть его жизни и большая часть его самого. И я не имею права ни настаивать, ни смущать его. Хотя, конечно же, отец Владимир сказал нам, что нужно венчаться, а это, понятное дело, предполагает, что супруги — оба православные… Что же, наш путь к венчанию может быть не близким… Я понимаю, что надо просто очень этого желать и молиться. Как бы громко это ни прозвучало, но невенчанный брак для меня — это момент личной внутренней боли. И все, что я могу сейчас, — это ждать, верить, любить и сохранять в семье все то хорошее, что в ней есть сейчас.
— Приход к вере часто требует пересмотра старых привычек. Что тяжелее всего в себе менять?
— Самое тяжелое — быть всегда доброжелательной. На мой взгляд, жизнь по вере и начинается с доброжелательности. Как бы ни вел себя человек рядом с тобой, если ты посылаешь ему свое благодушие: дескать, вот он такой, он так же, как и я, пришел на эту землю, чтобы духовно вырасти в меру своих сил и достичь чего-то более высокого, — тогда весь мир вокруг тебя самого меняется через призму такого взгляда.
— Часто человек, начиная ходить в храм, сталкивается с объективными трудностями — «непонятный» церковнославянский язык, «загадочные» обряды и т. д. В итоге возникает раздражение: «Что я тут вообще делаю?» Вам такое доводилось переживать?
— Нет, такой мысли у меня никогда не возникало. Я знаю, что я там делаю и для чего хожу в храм. Но сформулировать сейчас не смогу. Я не оратор, не проповедник и вообще не учитель, я по жизни ученица. Но все это я чувствую сердцем.
Да, я тоже могу чего-то не понимать, не до конца осознавать смысл всего происходящего в храме. Но надо признать, что это происходит от незнания — от того, что мало духовных книг прочитано. А ведь в них, и особенно в Евангелии, — все написано. И мы уже не вправе предъявлять претензии: мол, «зачем нужны эти обряды, лучше бы без них» — не мы их придумали, они вырастают из Евангелия и им уже не один век. Если ты чего-то в Церкви не понимаешь — значит, ты просто не удосужился об этом почитать и узнать или спросить у более опытного человека.
СПРАВКА:
Мария Михайловна Порошина
Родилась в 1973 году в Москве. Окончила Высшее театральное училище им. Бориса Щукина. Играла в кинофильмах «Ночной дозор», «Дневной дозор», «Елки», в сериалах «Бригада», «Анна Герман», «Всегда говори всегда» и других. Замужем за актером театра и кино Ильей Древновым. Воспитывает трех дочерей: Полину (от первого брака), Серафиму и Аграфену.
Поделиться в социальных сетях
Мне нужна помощь
Хочу помочь
