Ольга Кормухина: «Я падаю в небо»

Корр.: Ольга, в Екатеринбург вы приехали в рамках гастрольного тура «Я падаю в небо». А почему такое название?

Ольга Кормухина: Альбом так называется, и песня есть у меня такая – «Я падаю в небо». Вообще, жизнь – это полет, и, как говорил, если не ошибаюсь, Серафим Саровский, надо чувствовать себя, как колесо: одной только точкой на земле, остальные – к небу. И у меня ощущение высоты держится с детства, и, если я падаю, то только в небо. Потому что, когда я падаю, я кричу: «Господи, помоги!» – и всегда чувствую, что Он меня подхватывает на лету. Невозможно передать ассоциации, которые приходят, когда ты пишешь текст. Каждый пусть понимает его так, как сможет понять.

Корр.: Здесь, на земле, был человек, который, пожалуй, самым первым подхватил вас – это старец Николай Гурьянов.

О.К.: Нет, он не был первым, кто меня подхватил. До него у меня было несколько замечательных духовников, которые, собственно, и довели меня до старца. Потому что я, знаете, не то что бы Фома неверующий, – скорее, профессор Преображенский: «Дайте мне окончательную бумажку».

Считается, что отец Николай изменил мою жизнь… Мою жизнь изменил Господь, а отец Николай был явным подтверждением того, что Евангелие – это правда. Не я одна такая, очень многие, когда их спрашивают: «Что вы испытали, когда увидели старца Николая?» – говорят одно и то же: «Так это все правда! Вот он – человек, который исполнил Евангелие. Евангелие исполнилось на нем».

Самое удивительное – это даже не те чудеса, которые отец Николай творил на наших глазах: исцелял, даже воскрешал людей и среди ясного неба вызывал дождь молитвой.

– Батюшка, дождя нет уже месяц на острове, все огороды позасыхали.
– А надо?

– Надо, батюшка!

– Ну, пошли! – он брал табуреточку, десять шагов делал – и уже шел дождь. Не было воздеваний рук к небу или чего-то подобного – все было очень просто. Он поражал своей простотой, но сколько в этой простоте было величия! Я видела многих известных духовников, но такого, как отец Николай, – препростого – я не встречала ни одного. Нет, вру, одного еще знаю – препростого. И если меня спросит кто-нибудь, что больше всего нравилось в отце Николае, что больше всего поражало или чему бы хотелось подражать, – вот этой детской простоте – удивительной.

Я недавно разговаривала с девочкой – может быть, кто-то скажет, что она больная, но я считаю, что она блаженненькая. У нее была депрессия, и батюшка нам с Лешей (муж Ольги Кормухиной Алексей Белов – прим.ред.) дал послушание навестить их. Там мама, бабушка, сестра, жизнь непростая у них. Но меня поразила ее простота. Я решила ее поддержать, говорю: «Ой, смотри, как ты хорошо выглядишь – самая симпатичная во дворе!» Она смотрит на меня и говорит: «А я не знаю – я еще не всех видела». Представляете? Мне бы в голову не пришло так ответить!

Вот этой простоты, мне кажется, нам всем очень не хватает, мы такие все мудреные. Наши правые-славные, которые много книг прочитали, святых отцов и при любом удобном случае и даже неудобном ткнут тебя носом в книгу, в Святое Писание или в Отечник, простоты этой не имеют. И остальное все как-то уже не работает. Как говорил, по-моему, святитель Феофан Затворник, никто еще не пришел к Богу, не встретив человека, на лице которого он увидел свет вечной жизни. Мы можем знать все на свете – и толку никакого, потому что нет этого света вечной жизни, этой простоты.

Еще самое удивительное было, и это я наблюдала неоднократно, как к отцу Николаю приходил человек сомневающийся, маловерный, суеверный, даже неверующий – а уходил преображенным. Как целые толпы шли утром с «Ракеты» обремененные заботами, со смурными, серьезными лицами, а летели обратно, словно на крыльях, все без исключения. Более того, большинство говорило: «Подойдешь к старцу, и все вопросы пропадают. Думаешь, что это я приперлась? Все же просто, все ясно, все замечательно. Радоваться надо!» Когда я спросила у батюшки, как спастись, он мне сказал только одно: «Радуйся, всему радуйся. Вот, – говорит,– братиков всех моих на фронте поубивало – я радовался. В тюрьме сидел, в лагере – радовался. Мамушку похоронил – радовался. Деревце посадил – радовался. Птичку покормил – радовался». Всему радоваться.

Почему же мы такие «малосольные» стали? От нас толку-то никакого. Люди много от нас слышат правильных вещей. Ведь говорим-то мы правильно, но ничего не делаем из того, что говорим. Вот в чем вся беда.

Я заметила, что на самом деле мы все просим Бога об одном: о здравии, о спасении, о здравии близких – то есть, о благополучии. А вот умеем ли мы радоваться, когда нас посещают скорби? Радует ли нас болезнь?

Когда я читала молитву со словами: «Господи, даже если я окажусь в аду – слава Твоему справедливому Суду», – мне было жутко, я думала, почему мне батюшка такую молитву дал почитать? Это ужас, это же до какой степени нужно любить Бога, чтобы так радоваться: даже если я окажусь в аду – слава Тебе. И только недавно совсем я вдруг заметила, что, действительно, иногда так бывает: не то что угваздаешься в грехах, а вот они, мелкие, накопятся, как пыль, и осядут на душе, и она, бедная, мечется и, как через целлофановый пакет, дышать аж не может. И тут – бац! – болезнь. И вдруг ты понимаешь: «Ой, Господи! Слава Тебе! Ведь не могу ничего толкового-то сделать. Дай хоть поболею я с радостью».

Вы не представляете, какое утешение – до меня дошли слова этой молитвы. Что такое болезнь? Это возможность очиститься, пострадать здесь за то, что ты же сделал с собой, с другими, может быть – но, когда ты делаешь зло другим, ты делаешь зло себе. Это всегда взаимообразно.

И вот этой радости в нас не хватает, вот поэтому мы не можем привлечь никого. Мы эту радость ощущаем, конечно, во время Литургии, после Причастия или просто молимся-молимся – и снизойдет вдруг иногда благодать. А ведь люди-то в нас этого не видят, мы не несем этот свет миру.

Корр.: А мы быстро теряем.

О.К.: Ну, наверное, и не задерживается в нас, потому что заботы века сего... Потому что стоишь, причастившись, первые три минуты… а потом: так, сейчас надо бежать, это сделать, пятое десятое – и все.

У меня столько девушек (В контакте мы общаемся) – невест. Для них моя история с Лешей – это луч надежды.

Корр.: Давайте поясним, что за история, я думаю, не все знают.

О.К.: Когда я ехала к старцу первый раз, я ехала со страхом, но с желанием благословиться на монашество. Мне уже было настолько хорошо самой в моем молебном уголку – ничего не надо было. Четыре квадратных метра – это был мой рай. Я, конечно, не понимала, что такое монастырь. Для меня монастырем была моя «келья». Но в монастыре тоже существуют отношения. Еще неизвестно, где кому удобней спасаться. А старец меня хлопнул ладошкой по щеке и сказал: «Ты будешь венчаться». Я говорю: «Как, батюшка?». Мне на тот момент было 37 лет. Подумала: «Куда венчаться? Толку-то что? Уже два брака неудачных, еще кого-то «онесчастливить?». Он говорит: «Вот муж вернется – и будешь венчаться». Я говорю: «Упаси Бог, батюшка, который из двух?». А он заулыбался: «Ой, жених какой будет благочестивый».

А Алексей тогда еще жил в Америке – он 10 лет прожил там. Алексей – для тех, кто не знает, – это мой муж, лидер группы «Парк Горького» Алексей Белов. Но в Россию уже приезжал на концерты и уже начал воцерковляться. У них турменеджер верующий был.

И когда мне это батюшка сказал, я опять села в недоумении: как?! Только-только я настроилась на одну жизнь, а тут – бац!– совсем другая. И потом, я же понимала, что должно быть послушание мужу, отсечение своей воли, муж мой – господин мой, это не сцена, здесь не сыграешь, это надо подлинно уважать, почитать и слушаться мужа. А как я это сделаю? Всю жизнь командую мужиками – я главная в коллективе. Я уже привыкла, что я первая скрипка в оркестре, как же я буду под дирижерской палочкой-то? Мне было жутко. Я поняла, что мне надо как-то перестраиваться, готовиться, но никак не могла – так плакала, так не хотела замуж.

И вот удивительно. Пошли мы с подругой как-то в монастырь по ее сердечным делам. И, когда пришли, – а у меня была температура жуткая, я напилась таблеток и стояла посреди дороги, ничего не соображая, а еще лето, август месяц, тепло, и меня так развезло – я ничего не понимаю, а мне: «Сестра, уйдите, уйдите, уйдите…». А я не могу двинуться с места, до меня не доходит даже смысл слов. И вдруг на меня идет целая процессия – Патриарх, митрополиты, митры, митры, митры… Несут золотую раку с мощами и поют: «Преподобный отче Савва, моли Бога о нас». Это было перенесение мощей Саввы Сторожевского. И вдруг – вот с чего? – в этой больной голове возникла мысль: «Ну, ладно, преподобный Савва, готова – давайте мужа». Через 15минут я его встретила на ступеньках храма. И при первом же разговоре, когда мы пошли попить кофе, он мне сказал: «Моя самая главная мечта – попасть к старцу Николаю Гурьянову. Я его сердцем выбрал. Когда я приехал в Россию, первое, что я прочитал,– житие Серафима Саровского. Ия всей душой возжелал, чтоб мне Господь показал такого святого, чтобы он меня просто как рентгеном просканировал, показал мне, какой я есть на самом деле». И я ему говорю: «А это мой духовный отец». К тому времени я уже была духовным чадом о. Николая. Вот так все началось.

Корр.: У нас телефонный звонок от зрителей.

– Ольга, здравствуйте, это вас беспокоит Вера Николаевна из города Суража Брянской области. Мне бы хотелось задать вам такой вопрос. Я не очень часто, но все-таки слушаю ваши выступления, они мне очень близки по такой причине: они мне напоминают старинные русские песни. Я около 30 лет проработала руководителем старинного фольклорного коллектива и сейчас выпустила книгу «Старинные русские песни села Дубровка Сурожского района». Скажите, пожалуйста, как вы относитесь к старинным русским песням, используете ли вы какие-то моменты из них, когда пишете свою музыку, или она сама по себе приходит? И какое у вас образование, кто вы по специальности? Спасибо вам большое.

О.К.: Спасибо. У меня первое образование – архитектура. Второе – Гнесинка, в дипломе написано: солистка эстрадного, академического, джазового ансамбля, хора. И третье – ВГИК, режиссура, только диплом никак не защищу, потому что времени не хватает. Вы очень точно сказали про старинные народные песни, но я бы сказала по-другому. Дело в том, что для меня большим откровением было знаменное русское церковное пение. Когда стала петь на клиросе, я буквально влюбилась в знаменный распев и вдруг поняла, откуда взялись старинные русские песни, почему они так долго живут в народе. Многие обращают внимание на мелодию, на слова, но мало кто говорит о звуке, о правильном звукоизвлечении. Знаменный распев невозможно петь неправильным звуком – это будет уже не знаменный распев, это будет совершенно не то духовное молитвенное пение, которое должно быть в храме. Не помню точно, кто сказал из старцев афонских, что надо в Россию срочно возвращать знаменное пение, старинное церковное пение. Я абсолютно согласна. Я пою Литургию и партесным, и знаменным распевом – разница огромная, небо и земля. Все эти красоты – это хорошо на концерте, но не в храме во время службы.

Корр.: Ну да, излишние красоты иногда мешают молиться…

О.К.: Может быть, кто-то видел, на YouTube выложено пение Ангелов на Афоне – такая запись. На Афоне паломник услышал пение и решил, что идет служба, он спустился в храм, а храм был заперт, он заглянул в окошко и увидел, что храм совершенно пуст, но доносилось просто необыкновенное пение. И он сбегал за магнитофоном и записал. Может, кто-то скажет, что это подделка, но я сама пою, и, честно скажу, очень трудно петь на таком длинном дыхании, я даже не заметила, где дыхание берется. Эти скачки, тесситуры – они совершенно сверхъестественные. И звук – «белый» звук, вызнаете, удивительная штука – я всю жизнь его искала.

Я всю жизнь шла на этот звук, как собака идет на запах. И когда вдруг он получился, он был дан даром, вот именно на клиросе он был дан мне даром. Несмотря на все пройденные мною опыты и с джазовыми оркестрами, лучшими в стране, и с рок-группами, и сколько я классики перепела… Этот звук – он еще и лечит и самого поющего, и окружающих. У меня есть замечательный доктор, который мне правит позвоночник уже много лет, буквально спасает меня. И он периодически говорит: «Ольга Борисовна, ну, спойте мне этим вашим звуком-то». И когда я ему пою какую-нибудь стихиру или на греческом, или на церковно-славянском, он просто плачет. Седой богатырь, умнейший человек, который лекции читает на международном симпозиуме по медицине, плачет. Дело в том, что этот звук – он воздействует. И особенно русская речь – эти «А», «О», «Э»… Почему на английском все поют сейчас, и прекрасно поют? У нас много молодых вокалистов, проект «Голос» показал, только начинают петь на русском – и все, пшик, куда все девается.

Корр.: А вот интересно, почему? На самом же деле, в основном англоязычные песни на том же «Голосе»бывают представлены, они имеют большой успех…

О.К.: Их петь легко.

Корр.: А с нашим языком что тогда?

О.К.: Он открытый, здесь уже одним голосом не справиться, здесь нужен дух, без духа уже тут не споешь, а дух-то и сдувается.

Корр.: У нас снова телефонный звонок от зрителей.

– Меня зовут Любовь, я звоню из Екатеринбурга. Когда я услышала Ольгу Кормухину после долгого отсутствия, то поняла, что очень скучала по вашему голосу, Ольга. И тем более, когда я вслушалась в ваши песни, я поняла, что вы вернулись другая. И хочу вам выразить огромную благодарность за ваше возвращение. У меня появилась надежда на возрождение нашей русской эстрады и, если можно так сказать, христианизацию нашей современной эстрады. Еще позвольте вам выразить благодарность за вашу искренность, за вашу «развертываемость» души, за правильное понимание жизни и за то, что вы даете нам укрепление в нашей вере. Спасибо вам.

О.К.: Когда мы с Алексеем писали альбом «Я падаю в небо», мы вложили туда все средства, какие были у нас, даже друзья помогли, и сделали его в Лондоне. Он сделан одним из самых лучших продюсеров мира, и звук сведен на уровне высших современных мировых стандартов, и аранжировки, сама музыка… И мне было приятно, что наконец-то за державу не обидно, когда люди, которые имеют дело с мировыми звездами первой величины, говорят тебе: «Такое ощущение, что мы стоим на пороге чего-то великого, такой музыки ждет от России мир, потому что в ней слышны корни Мусоргского, Стравинского, Чайковского».

В мире сейчас самыми популярными являются русские композиторы, они занимают первые строчки плейлистов всех радиостанций мира, и только на четвертом и пятом находятся Бахи Моцарт. Это о чем-то говорит? Самые печатаемые писатели в мире – это Чехов и Достоевский.

Но, честно говоря, я вернулась не для того, чтобы изменять русскую эстраду. Я считаю, что русская эстрада умерла давно, и очень сильно сомневаюсь, что нашу эстраду можно «охристианить».

Я думаю, что нужно оставаться собой в любых условиях, в какие тебя помещает Господь. Последнее время ко мне часто подходят артисты наши: «Слушай, я тоже! Послушай мою новую программу – у меня там про Бога есть». Я говорю: «Да? А я про Бога не пою» – «А как?» – «А притчами». Я впрямую не пою о Боге – зачем? Богу я пою в храме, а здесь я разговариваю с людьми, большинство из которых вовсе не христиане и даже таковыми, может, никогда не станут. Но это не значит, что они хуже нас или имеют меньше любви.

Что такое христианин? Это человек, который на весь мир, я так понимаю, заявил, что он выбрал путь жития по совести. И мне кажется, что любой человек, который носит в сердце правду и любовь, мне близок независимо от его вероисповедания. Я не могу сказать, что я кого-то не люблю. И я себе не представляю, как можно быть христианином, радоваться жизни и быть счастливым, кого-то не любя и, тем более, ненавидя, осуждая.

Когда я читала умные книжки святых отцов, мне казалось, что я все понимаю, в тишине «кельи» это было все понятно и выполнимо. Но когда Господь волею Своей вернул меня на сцену, я поняла, как далека была еще не то что от спасения, а даже от понимания, что нужно делать и как себя вести в самых элементарных ситуациях. Вот здесь моя любовь и пробуксовала. Вот здесь все мои знания мне не помогли. Потому что, как говорила святая мученица царица Александра, любовь – как цветок, она требует ежедневного ухода: вовремя сказанного комплимента, теплого слова, пожатия руки, объятия… Это терпение и прощение всего, понимаете?

Однажды, очень сильно расстроившись, я пришла к своему духовнику, которому меня передал отец Николай, и сказала: «Батюшка, что толку – посты мои, молитвы. Любви-то я не имею». Он говорит: «Эвон ты куда хочешь прыгнуть! Не все святые ее имели, вымаливали ее, это дар высший – любовь, ее вымаливать надо всю жизнь». – «А как же, батюшка, мы же должны любить людей, как же научиться-то?» – «Надо делать дела любви».

Ну, а как делать дела любви? Представляете, решить так: вот сейчас я пойду делать дела любви. Были, конечно, у меня смешные случаи, когда я натужно пыталась делать дела любви. Всегда это заканчивалось в лучшем случае смехом моим. А в худшем случае – смехом со стороны и моими слезами… И я решила не насиловать ситуацию. Просто, действительно, нам надо научиться смиряться и отдаваться полностью в волю Божию. И я так и отдалась. И вот именно благодаря этому, наверное, родился фестиваль «Остров», который появился сначала на моих страничках в интернете. Сначала нас было немного, но это были все такие энтузиасты, такие классные наихристианнейшие люди…

Корр.: Кстати говоря, по поводу «Острова» нам много вопросов задали зрители, когда мы анонсировали эту встречу с вами на страничке телеканала СОЮЗ в социальной сети В контакте. Вот, например: «Расскажите подробнее об идее малого фестиваля «Остров.ру», который планируется провести в музее деревянного зодчества (Щелковский хутор в Нижнем Новгороде)». Подпись – «Островитяне».

О.К.: Давайте все по порядку, потому что не только «островитяне» нас смотрят, а мне бы хотелось, чтобы об этом фестивале узнало как можно больше людей именно наших, православных. С другой стороны, я не считаю наш фестиваль православным – приезжают разные люди. Но они такие замечательные, удивительные, у нас такая атмосфера любви, тепла, жизни – полнокровной жизни. В этом году, уже на второй фестиваль, приехали те, кто были в прошлом году, – приехали семьями, кто с детьми, кто родителей привез, друзей. Теперь уже собираются друзья друзей, и тоже семьями. Если выразить царящую у нас атмосферу одним словом, которое чаще всего встречается в оценках, – настоящее. У нас все настоящее. И фестиваль почему настоящий? Потому что мы его сами рожаем, сами воспитываем, сами растим. И удивительно – ведь у нас средств-то не так много, но как же восполняет Господь! Мы – шаг, а Он не десять, а сто нам навстречу. И помощь приходит, и у нас потрясающий звук, свет, съемка, потрясающие люди.

Когда мы готовились проводить фестиваль первый раз, то подумали, что нам надо для укрепления духа получить благословение старца, всеми уважаемого. Но времени уже оставалось мало, ехать к отцу Илию было некогда. Думаю: «Ну ладно, благословлюсь у своего духовника – и будет достаточно, он для меня старец – и все». И вот, представляете, нас с Алексеем приглашают на день рождения, мы приезжаем на пароходик, и вдруг там появляется отец Илий!

Наша жизнь, христиан, – как сказка. Мне так интересно жить! Если кому-то не так, то мне очень жаль: наверное, что-то не так происходит или не замечают. Я отцу Илию рассказала про этот фестиваль – фестиваль добрых, настоящих дел и настоящей музыки. Мы ничего не выдумываем специально. Вот я дружу с детским домом – давайте пригласим ребят из детских домов и включим их в наше общество, потому что самая главная проблема детдомовцев – это социальная адаптация, и самое главное – не спонсорские деньги, а полноценное общение на равных. Я батюшке в двух словах все это и рассказала. Он даже не дослушал меня, обнял, поцеловал, благословил.

А там у нас на территории фестиваля храм Рождества Богородицы практически разрушенный, и я забыла его спросить про этот храм, благословение взять, можем ли мы начать своими силами как-то его восстанавливать, и каким образом мы можем это сделать. А отец Илий уже сошел с кораблика, он совсем недолго там был. Думаю, ну ладно, уже поздно, сейчас помолюсь, и первый помысел я приму. Помолилась, разворачиваюсь – а прямо на меня мужчина нацеливает видеокамеру и говорит: «Ольга Борисовна, скажите, Рождество Богородицы – это что для вас?». Ольга Борисовна чуть не упала. А он просто снимал фильм, посвященный этому празднику. Я так расчувствовалась, что даже всплакнула.

И вот, удивительное дело – кругом шли дожди, даже с градом. Над нашим фестивалем был круг ясного неба, солнце, самолетик у нас летал. И на второй год повторилось это чудо. Когда мы спускали флаг, был ясный круг неба. Как только флаг спустили, тучи начали собираться. Мы погрузились в машину и только отъехали с территории, пошел дождик. Удивительно – такие знаки Господь подает по любви.

Я еще вспомнила, как Лешу первый раз к старцу везла. Я тогда позвонила заранее: «Тетя Нина, возьмите у батюшки благословение Алексею приехать и попросите погоду». Через некоторое время я ей перезвонила: «Ну что, благословил?» – «Благословил, сказал «будет, будет им погодка…»»И вот мы приехали во второй половине сентября. В Москве 11-13°С, дожди. Там, на северо-западе, 25 градусов тепла, все пять дней – лето. Леша сказал сначала: «Вот наглость какая – у старца погоды просить». А я думаю: «Какой дурак, я же хотела ему сказку, чтобы совсем у него было все прекрасно, а он…»

Корр.: Ну, он мужчина…

О.К.: Ну да, мужчины не понимают всех этих тонкостей, правда? Это все очень важно, потому что, когда я впервые ощутила эту благодать старческую, тоже была такая погода. Вот именно тепло, солнышко, я шла – и вдруг повеяло таким запахом – Боже мой, запах-то детства! Когда я шла от бабушки лугами к Волге – вот эти запахи… Меня посетила такая благодать, что у меня родились стихи, я кусочек прочитаю: