Алмаз, граненый деятельной любовью

Чистый, трогательный и нежный роман наследника российского престола Николая Александровича и юной гессенской принцессы Алисы, приведший к браку молодых людей, с годами превратился в неразрывный союз двух глубоко любящих, родственных сердец, чувство привязанности которых друг к другу по прошествии лет становилось все крепче и глубже. Их личная переписка и воспоминания современников свидетельствуют о том, что это была удивительная семья, редкая и образцовая по сплоченности, взаимной любви, цельности и высокому духовному настрою.

Большая заслуга в деле создания атмосферы семейного тепла и счастья в первые годы жизни в браке принадлежала, несомненно, Алисе, ставшей православной Императрицей Александрой Федоровной. Великая княгиня Ольга Александровна, сестра Государя, в своих воспоминаниях пишет о том, какую помощь Государыня оказывала мужу в первое, нелегкое для него в связи с восшествием на престол, время после свадьбы: «Она была просто совершенство в своем отношении к Ники, особенно в те первые дни, когда на него свалилось столько государственных дел. Ее мужество, несомненно, спасло его. Неудивительно, что он звал ее «Солнышко» – ее детским прозвищем. И она оставалась единственным солнечным светом в его далеко не безоблачной жизни... Я помню, как он входил – усталый, иногда раздраженный после переполненного аудиенциями дня. И никогда Аликс не сделала или не сказала чего-то неподходящего. Мне нравились ее спокойные движения…»

В Государе Александра Федоровна также нашла бесконечно любящего, преданного и чуткого супруга. В одном из писем, готовясь к принятию Святого Причастия, она пишет: «От всего сердца, милый мой, я прошу тебя простить меня, если я каким-либо образом причинила тебе боль или неудовольствие – ты знаешь, что никогда это не было сделано преднамеренно – я слишком люблю тебя для этого. Наша любовь и наша жизнь – это одно целое, мы настолько соединены, что нельзя сомневаться и в любви, и в верности – ничто не может разъединить нас или уменьшить нашу любовь. Что бы ни было на сердце женушки, в ее сердце муженек, всегда самый дорогой, самый близкий, лучший из всех – ты сам не знаешь, какой ты, любовь моя, мой родной. Ни у кого нет такого мужа, такого чистого, бескорыстного, доброго и верного – никогда ни слова упрека, если я капризничаю, всегда спокойный, хотя внутри, может быть, бушует буря. Пусть вновь и вновь благословит тебя Бог за все, и за твою любовь, пусть Он за все щедро наградит тебя».

В 1894 г. у Царской четы родилась первая дочь, Ольга. Александра Федоровна сообщала об этом своей сестре, принцессе Виктории: «Тебе пишет сияющая, счастливая мать. Можешь представить себе наше бесконечное счастье теперь, когда у нас есть наша драгоценная малышка, и мы можем заботиться и ухаживать за нею». За Ольгой последовали Татьяна в 1897 г. и Мария в 1899 г. В этот период молодая семья бесконечно наслаждалась своим тихим семейным счастьем еще и потому, что почти совсем не разлучалась.

Дорогие письма друг к другу

Когда они все-таки расставались, то продолжали писать друг другу ежедневно, иногда по нескольку раз в день, как и до свадьбы. Заранее до отъезда один из них готовил нежное послание, чтобы другой прочитал его сразу же после прощания. Из письма Государя, написанного в Петергофе 10/22 июля 1899 г.: «Моя милая, родная женушка, кажется странным писать тебе, когда я сижу внизу в своей комнате, а ты, я знаю, на балконе. Но завтра я буду далеко, и не хочу, чтобы даже один день прошел у тебя без весточки от твоего супруга, без слов – сказанных или написанных – о том, как он тебя любит, тебя и троих малышек! Моя дорогая, на этот раз мы разлучаемся ненадолго, так что не унывай, спокойно занимайся детишками… Мне на земле выпало такое счастье, я обладаю таким сокровищем, как ты, моя любимая Аликс, и у меня уже трое маленьких херувимов. От всего сердца благодарю Бога за то, что по милости своей он дал мне все это и сделал мою жизнь легкой и счастливой. Труд и приходящие печали для меня ничто, раз ты со мною рядом. Может быть, не могу выразить, но я глубоко это чувствую. По вечерам наши молитвы будут встречаться, особенно завтра, в день именин Ольги…»

Александра Федоровна отвечала: «Ночью мне было так одиноко, и каждый раз, когда я просыпалась и протягивала руку, я касалась холодной подушки вместо дорогой теплой руки – и никого рядом… Когда ты уезжал, я смотрела, как и утром, из окна коридора, когда ты ехал. Мне страшно не хватает твоих поцелуев, и мне было так тяжело видеть, как ты уезжаешь один в это грустное путешествие – каждый раз, когда мы расстаемся, это бывает по какому-то печальному поводу, и поэтому вдвойне тяжело отпускать тебя одного. …Если моя любовь может хоть сколько-нибудь тебя утешить, позволь мне высказать ее снова и снова… Я люблю тебя, я люблю тебя всем сердцем, и душой, и разумом, сильно и нежно. Наши малышки здесь – как жаль, что ты не можешь видеть Ольгу в день ее именин… как она говорит, «мой праздник»…»

Из другого письма Императрицы: «Твои дорогие письмо и телеграммы я положила на твою кровать, так что, когда я ночью просыпаюсь, могу потрогать что-то твое. Только подумайте, как говорит эта замужняя старушка – как выразились бы многие, «старомодно». Но чем бы была жизнь без любви, что бы стало с твоей женушкой без тебя? Ты мой любимый, мое сокровище, радость моего сердца. Чтобы дети не шумели, я с ними играю: они что-то задумывают, а я отгадываю. Ольга всегда думает о солнце, небе, дожде или о чем-нибудь небесном, объясняя мне, что она счастлива, когда думает об этом…»

В 1901 г. на свет появилась четвертая дочь Николая Александровича и Александры Федоровны, Анастасия, которую поначалу, как

младшую в семье, называли Беби. «Ангел мой милый, – пишет Императрица мужу в один из его очередных коротких отъездов, – ты уехал, и женушка твоя одна, и компанию ей составляет только ее крошечное семейство.

Тяжело быть с тобой в разлуке, но мы должны благодарить Бога за то, что за десять лет это случалось так редко… Беби спросила меня: «Тебе грустно, что Папа уехал?», – и когда я сказала «да», она ответила: «Не беспокойся – он скоро вернется». Они все тебя целуют… Да благословит тебя Бог, дорогой мой. Нежнейшие поцелуи от твоей глубоко преданной, вечно любящей Аликс».

«Истинным творцом дома является мать»

Не испытывая никакого интереса к придворной жизни и светскому обществу, Александра Федоровна полностью посвятила себя семейной жизни и делам милосердия, занимаясь которыми, чувствовала себя нужной, полезной. Из ее записей, содержащих отрывки из вдохновлявшего ее Писания и цитаты из книг о домостроительстве и семейной жизни, становится понятным ее представление о правильных, должных отношениях в семье.

Так, например, в сочинении Дж.Р. Миллера она подчеркнула следующие слова: «Важный труд, который человек может сделать для Христа, – это то, что он может и должен делать в своем собственном доме. У мужчин есть своя доля, она важна и серьезна, но истинным творцом дома является мать. То, как она живет, придает дому особую атмосферу. Бог впервые приходит к детям через ее любовь. Как говорят: «Бог, чтобы стать ближе всем, создал матерей», – прекрасная мысль. Материнская любовь как бы воплощает любовь Бога, и она окружает жизнь ребенка нежностью». Другая цитата, подчеркнутая Императрицей в той же книге: «Как счастлив дом, где все – дети и родители, без единого исключения – вместе верят в Бога. В таком доме царит радость товарищества. Такой дом как преддверие Неба. В нем никогда не может быть отчуждения».

С первого появления детей Александра Федоровна отдавала им все свое внимание: кормила, ежедневно сама купала, подбирала нянь и учителей, постоянно бывала в детской, несмотря на свое слабое здоровье. Духовный мир и нравственные представления Великих Княжон складывались в кругу сплоченной взаимной любовью Царской Семьи. Девочки росли простыми, ласковыми, нетребовательными и открытыми, а также глубоко правдивыми, проникнутыми чувством долга и истинно верующими.

Пьер Жильяр, учивший Царских детей французскому языку, полагал: «Трудно было бы найти четырех сестер с более разными характерами, и все же так совершенно едиными в любви к друг другу, что не исключало личной независимости каждой, и, несмотря на разные темпераменты, делало их самой сплоченной семьей… Мать, которую они обожали, была в их глазах как бы непогрешима они были полны очаровательной предупредительности по отношению к ней».

Трогательное отношение дочерей к матери, а также ласковые наставления воспитательного характера Государыни прослеживаются в их переписке: несмотря на то, что Семья практически не разлучалась, Императрица и Великие Княжны писали друг другу записки, чтобы развивать у царевен навыки письма на разных языках. Из записки Государыни двенадцатилетней Татьяне от 28 февраля 1910 г.: «Дорогая Татьяночка, твое письмо мне очень понравилось, и я нежно благодарю тебя за него. Правильно, старайся быть хорошей и послушной и быть хорошим примером для троих младших. В церкви внимательно слушай чудные молитвы Великого Поста, они помогут тебе быть хорошей. Папа и Мама целуют тебя много раз. Да благословит тебя Бог!»

Из письма Татьяны, готовившейся к исповеди и Святому Причащению, от 5 марта 1910 г.: «Моя любимая, дорогая милая Мама, мне очень радостно, что завтра я приму Тело Господне и Его Кровь. Это очень хорошо. Пожалуйста, прости меня, что я не всегда слушаю тебя, когда ты мне что-то говоришь. Сейчас я постараюсь слушать всех и особенно моих дорогих Папу и Маму. Пожалуйста, попроси у него тоже прощения за меня. Я постараюсь быть очень послушной.

Пожалуйста, дорогие мои, спите оба хорошо, пусть вам приснится наш любимый «Штандарт», который сейчас так далеко. Перед Причастием я буду читать все молитвы. Пусть Бог благословит моих милых Папу и Маму. Нежно вас целую, Ваша любящая, преданная и благодарная за все дочь, Татьяна».

Из записки Марии, третьей дочери Александры Федоровны, написанной ею в связи с плохим самочувствием Государыни: «Моя дорогая-дорогая Мама, ты не представляешь, как мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь. Так ужасно видеть, как ты страдаешь. Я не могу понять, как ты можешь терпеть. Анастасия целует тебя и грустит, что ты не можешь спуститься, и желает тебе доброй ночи. Я надеюсь, ты скоро поправишься. Ложись спать и будь спокойна. Доброй ночи, хороших снов. Да благословит тебя Бог. Твоя Мария».

Быть вместе с семьей

Отвергая расточительность и светскую жизнь большей части высшего общества, Царская Семья вела простой, скромный образ жизни: жесткие походные кровати без подушек, простая еда (борщ, гречневая каша, вареная рыба, фрукты). Особое внимание обращалось на вечерние молитвы детей перед сном в детской. Около комнаты Государыни была устроена небольшая часовенка для уединенных молитв. По воскресным и праздничным дням и в дни Великого Поста Царская Семья непременно в полном составе посещала церковные Богослужения.

Царские дети редко принимали участие в светских приемах, за исключением тех случаев, когда это было необходимо согласно дворцовому этикету. Императрице хотелось, чтобы ее дочери избежали влияния избалованных женщин из высшего света, пустых и подчас жестоких сплетен и интриг. Члены Царской Семьи любили быть все вместе, вдали от шумной дворцовой или широкой общественной жизни. По вечерам они часто собирались в комнате Императрицы, иногда приглашая близких друзей и родственников: музицировали или беседовали, читали, занимались рукоделием. Иногда Император, как правило, до полуночи работавший с государственными бумагами, присоединялся к ним и читал вслух. Любимым чтением были произведения русской литературы и Евангелие.

Анна Вырубова, фрейлина и близкая подруга Государыни, вспоминает: «Какой бы монотонной ни казалась жизнь Императора и его Семьи, она была безоблачной и счастливой. Никогда за двенадцать лет жизни с ними я не слышала, чтобы Император и Императрица обменялись бы раздраженным словом, не видела сердитого взгляда. Для него она всегда была «солнышко» или «родная», и он входил в ее комнату, задрапированную лиловым, как входят в обитель отдыха и покоя.

Все заботы и политические дела оставлялись за порогом, и нам никогда не разрешалось говорить на эти темы, Императрица же держала свои тревоги при себе. Она никогда не поддавалась искушению поделиться с ним своими треволнениями, рассказать о глупых и злобных интригах ее фрейлин или о неприятностях, связанных с учебой и воспитанием детей. «Ему надо думать обо всем народе», – говорила мне она».

В конце лета или ранней осенью Царская Семья проводила неделю или две на яхте «Штандарт», где все могли отдохнуть в тесном семейном кругу вдали от посторонних глаз. Однажды из-за болезни Императрица не смогла присоединиться к остальным. Четырнадцатилетняя Татьяна писала ей: «Моя милая, дорогая Мама, если действительно случится так, что ты не поедешь в Севастополь (не дай Бог), то я не поеду тоже, я не могу оставить тебя здесь совсем одну… Жаль, конечно, будет не поехать на нашем любимом «Штандарте», но я с удовольствием останусь с тобой, так что мне все равно. Хотя Аня здесь, она ведь тебе не дочка, а для меня будет гораздо хуже поехать туда и тревожиться о тебе. Это мне испортит все удовольствие на «Штандарте». Я всегда буду чувствовать, что кого-то «не хватает», и будет так тяжело на яхте без тебя, Мама…».

Императрица не позволила Татьяне остаться, не желая лишать ее радости от долгожданной поездки. В письме к старшей дочери Ольге она попросила взять на себя ее обязанности на время путешествия: «Моя дорогая Ольга, присматривай за Папой и малышками. Приободри Папу, он чувствует себя таким одиноким. Видишь ли, я не могла оставить при себе ни одного из вас. Татьяна вчера тоже просилась остаться, но мне не хочется кого-то выделять. Я не говорю, что чувствую, позволяя вам всем ехать. Так и должно быть. Покрываю тебя поцелуями. Да благословит тебя Бог, моя большая девочка. Ухаживай за гостями и напоминай младшим, чтобы они не были дикими. Всегда твоя Мама».

Рождение долгожданного сына

12 августа 1904 г. Николай Александрович записал в своем дневнике: «Великий, незабываемый день: милость Божия явно посетила нас. Сегодня в час Аликс родила сына. Мальчика назвали Алексеем». С рождением долгожданного сына семейное счастье Царской четы, казалось, стало совершенно полным. Еще острее стали переживаться короткие разлуки Императора с Семьей, когда государственные дела требовали его отъезда.

В августе 1904 г. Александра Федоровна писала ему из Петербурга: «Родной мой, дорогой ангел, вот и снова ты оставляешь свою старую женушку, но на этот раз с драгоценным маленьким сыном на руках, поэтому на сердце не так будет тяжело… Я уверена, что тебе было грустно покинуть свою маленькую семью и новорожденного сына – мы будем считать часы до твоего возвращения… О, Господь действительно щедр, послав нам сейчас этот солнечный лучик, когда он всем нам так нужен. Пусть Он даст нам силы воспитать хорошо ребенка, чтобы он был для тебя, когда вырастет, настоящим помощником и товарищем. Милый, до свидания, да благословит и хранит тебя Бог и вернет тебя домой в скором времени в полном благополучии. Я буду все время думать о тебе и сильно молиться за тебя. Покрываю твое лицо нежными любящими поцелуями – всегда твоя, Женушка».

Из одного из писем Императора, написанного им в поезде, становится понятно, что Александра Федоровна прикладывала также к своим посланиям разные мелочи, заботясь о том, чтобы Государь всегда мог чувствовать присутствие своей любящей семьи. Государь пишет: «Любимое мое Солнышко, какую радость мне доставило твое милое письмо... Такой приятный сюрприз от нашего Малыша. Крохотный башмачок и перчаточка так сладко им пахли, а фотография, которую я прежде не видел, очаровательна и сходство большое.

Много-много раз благодарю тебя, дорогая, за твою предусмотрительность, которая так меня тронула. Только женушка может придумать такое, чтобы доставить удовольствие муженьку, когда он в отъезде. Твои телеграммы меня очень успокаивают, чувствуешь себя ближе к вам, дважды в день получая от вас известия. Тяжело было вчера уезжать от вас. Я должен был собрать всю свою волю… Я был так изумлен и тронут поведением Ольги, я даже предположить не мог, что она плачет из-за меня, пока ты не объяснила мне причину. Я начинаю сейчас чувствовать себя без детей более одиноким, чем раньше – вот что значит опытный старый Папа!»

К несчастью, вскоре выяснилось, что у маленького Наследника, так горячо любимого всеми членами Царской Семьи, страшное заболевание. Начались годы постоянной тревоги за его здоровье и жизнь. Бдения Александры Федоровны у кроватки сына длились днями, а то и неделями, во время повторяющихся приступов болезни. Государыня часто отказывалась от помощи няни и соглашалась лишь немного прилечь, если около Цесаревича дежурила одна из ее дочерей. Пьер Жильяр, ставший наставником Алексея, вспоминал: «Царица была у постели сына с самого начала. Она сама ухаживала за ним, окружала его нежной любовью и заботой, придумывала тысячи способов облегчить его страдания. Царь заходил, как только находилась свободная минута. Он старался утешить и развеселить мальчика, но боль была сильнее ласки матери и рассказов отца – стоны и плач возобновлялись. Дверь постоянно открывалась: то одна, то другая Царевны входили на цыпочках, целовали маленького брата, принося с собою в комнаты волны свежести и здоровья».

Тот же Пьер Жильяр описывает один из государственных приемов во время приступа болезни Алексея: «Я мог видеть Царицу в первом ряду – она улыбалась и весело говорила с кем-то из рядом сидящих. Когда официальная часть бала была окончена, я вышел через служебную дверь в коридор напротив комнаты Алексея Николаевича, откуда доносились громкие стоны. Вдруг я увидел Царицу – она бежала, неловко подхватив руками мешающее ей бежать платье. Я отпрянул к стене, а она промчалась, не заметив меня. Взгляд у нее был отчаянный, полный ужаса. Несколько минут спустя Царица появилась снова. На лице – светская маска. Она мило улыбалась гостям, обступившим ее. Но я увидел и Царя: будучи занятым разговором, он встал таким образом, чтобы видеть дверь, и я заметил, какой отчаянный взгляд бросила на него только что вошедшая Царица. Я вдруг со всей глубиной понял трагедию двойной жизни».

«Бог послал нам крест, который нужно нести»

Состояние здоровья самой Александры Федоровны тоже постоянно ухудшалось. После 1910 г. ее записки к подросшим дочерям, помимо свидетельств о бесконечной любви и тесной духовной близости между ними и матерью, содержат и практические просьбы, поскольку Императрица начала рассчитывать на их помощь в ведении дома, заботе и воспитании младших детей. Записка от 11 мая 1910 г.: «Дорогая Ольга, попроси отвезти вас четверых и Алексея на службу – прямо в Большой Дворец. Не нужно тормошить Бэби <Алексея, поскольку теперь он был младшим в Семье – авт., и я думаю, он будет вести себя вполне хорошо. Тихонько касайся его правого плеча, чтобы напоминать ему, что надо кланяться, если он забудет».

Записка Ольге от 6 декабря 1910 г.: «Моя малышка, с любовью целую тебя за твое письмо. Я уже давно заметила, что ты какая-то грустная, но не задавала вопросов, потому что людям не нравится, когда их расспрашивают… И то, что любящая вас старушка Мама всегда болеет, также омрачает вам жизнь, бедные дети. Мне очень жаль, что я не могу больше времени проводить с вами и читать, и шуметь, и играть вместе – но мы должны все вытерпеть. Бог послал нам крест, который нужно нести. Я знаю, это скучно иметь маму-инвалида, но всех вас это учит быть любящими и мягкими. Старайтесь быть только более послушными, тогда мне будет легче, а ты покажешь маленьким хороший пример».

Записка Марии от 1 октября 1914 г.: «Моя дорогая Мария, Ты прочитаешь это, когда мы уедем – очень печально оставлять вас, троих малышей, и я буду постоянно о вас думать. Ты в этой группе старшая и поэтому должна хорошо присматривать за младшими – я никогда не оставляла Бэби на двое суток… Загляни к Соне, когда будешь свободна. Пошли телеграмму… Когда вы утром встанете, напиши, как у вас троих дела, и вечером – о том, как вы провели день. В воскресенье, с утра пораньше – в церковь. Не унывай, дорогая, мы скоро вернемся. Хорошенько делай уроки… Да благословит, защитит и хранит тебя Бог. Не веди себя слишком шумно. Я тебя нежно целую, дорогое дитя, и остаюсь твоя вечно любящая старая Мама».

Упоминание о Соне, встречающееся в этой записке, свидетельствует о том, что члены Царской Семьи любили и заботились не исключительно друг о друге, а были готовы нести свою искреннюю любовь окружающим и заботиться обо всех людях, какое бы скромное положение те ни занимали. 23-хлетняя Соня Орбелиани была одной из фрейлин Александры Федоровны, сиротой, у которой медленно прогрессировала болезнь позвоночника.

В течение девяти лет Императрица ухаживала за ней, как за собственной дочерью: ежедневно навещала ее, сидела ночами у постели при сильных приступах боли. Когда Соня умерла в 1915 г., баронесса София Буксгевден записала: «Огромное влияние имела на нее Императрица несчастной девушке, которая знала, что ее ждет, именно она привила чувство христианского смирения, и та не только терпеливо переносила болезнь, но была бодра духом и проявляла горячий интерес к жизни».

Милосердное служение

Начавшаяся в 1914 г. Первая мировая война произвела ошеломляющее влияние на умонастроение людей. Александра Федоровна, считавшая себя перед Богом матерью всей России, несмотря на очень слабое здоровье, оказывала помощь по распределению средств на нужды войны, организовывала медицинские пункты, приспосабливала под госпитали все дворцы, которые было только возможно. В дворцовом госпитале вместе с дочерьми она организовала курсы сестер милосердия. Анна Вырубова вспоминает: «С того самого времени буквально вся наша жизнь была посвящена тяжелому труду. Мы вставали в 7 утра, часто поспав час или два после ночного дежурства. Императрица не чуралась абсолютно никакой работы.

Случалось, хирург сообщал солдату о предстоящей ампутации или об операции, которая могла окончиться фатально солдат поворачивался и кричал с мукой в голосе: «Царица! Постой рядышком. Подержи меня за руку, чтобы я смелее был». Кто бы это ни был – офицер или молодой солдат-крестьянин, она всегда спешила на зов. Положив раненому руку на голову, она говорила ему слова утешения и ободрения, молилась с ним, пока готовились к операции, ее милосердные руки помогали при анестезии».

Из письма Александры Федоровны Императору (Царское Село, 20 ноября 1914 г.): «Сегодня утром мы присутствовали на нашей первой большой ампутации (я, как всегда, подавала инструмент, а Ольга вдевала нитки в иголки – была отрезана рука целиком). Потом мы все принимали раненых в маленьком госпитале (а самых тяжелых в большом). Я принимала искалеченных мужчин с ужасными ранами… даже было страшно смотреть, насколько они изранены… У меня болит сердце за них – я не буду больше описывать подробности, это так грустно. Я им особенно сочувствую, как жена и мать».

В другом письме она восклицает: «Ах, эта проклятая война! Бывают моменты, когда больше невозможно выносить все эти несчастья, кровь. Поддерживают только надежда и вера в безграничную справедливость и милость Божию… Трудно разобраться во всем этом, остается только терпеть. Всем так нужна опять спокойная, счастливая жизнь! Нельзя поддаваться отчаянию, но бывают мгновения, когда ноша так тяжела, а на тебе груз ответственности за всю страну.

Я так хочу помочь тебе, облегчить твою ношу – погладить твой лоб, прижать тебя к себе. Когда мы бываем вместе, что случается так редко, мы скрываем свои чувства – мы оба страдаем молча, сдерживаемся, чтобы не огорчать друг друга. За эти двадцать лет мы так много вместе пережили, что понимаем друг друга без слов. Я молюсь, чтобы Бог помог тебе, дал тебе силы и мудрость, и успех».

Ссылка и мученическая кончина

После ареста Царской Семьи и в ссылке Государь и Государыня не переставали переживать за судьбу России и продолжали считать себя отцом и матерью всех ее жителей. В марте 1918 г. Александра Федоровна писала Анне Вырубовой: «Объявлен мир, а немцы продвигаются все дальше. Когда все это кончится? Когда Бог дозволит. Как я люблю мою страну, со всеми ее недостатками. Она мне все дороже и дороже, и я каждый день благодарю Господа за то, что Он позволил нам остаться здесь, а не послал нас далеко отсюда… Я чувствую себя старой, о, такой старой, но я все еще Мать этой страны, и ее боль для меня то же, что и боль моего ребенка, я люблю ее, несмотря на ее грехи и ужасы. Никто не сможет оторвать дитя от сердца матери, равно как и страну нельзя отделить, хотя черная неблагодарность России к своему Императору разбивает мне сердце. И все же – это еще не вся страна. Господи, помилуй и спаси Россию».

Среди солдат, охранявших Семью Государя в Царском Селе, велась активная пропаганда против ее членов. Однако часто случалось, что после разговоров с Императором или детьми враждебность солдат исчезала.

София Буксгевден описывает в своих воспоминаниях случай, когда к Императрице подсел один из охранявших Семью солдат: «Сначала он устроил ей допрос, обвиняя ее в «презрении к людям», иначе почему же она не ездила по России познакомиться со страной. Александра Федоровна спокойно объяснила, что у нее пятеро детей, что она растила их сама, что ездить по стране у нее просто нет времени, и что, ко всему прочему, ей мешало слабое здоровье. Казалось, он был ошарашен этими доводами, и мало-помалу становился все дружелюбнее. Он стал расспрашивать Императрицу о ее жизни, о детях, отношении к Германии, и т.д. Она очень просто отвечала ему, что с детства росла в Германии, но это было давно. Ее муж, ее дети – русские, и она русская тоже… Солдат встал... затем взял руку Императрицы со словами: «Знаете, Александра Федоровна, а я о вас совсем по-другому думал, и я ошибался».

В середине августа 1917 г. Царскую Семью перевезли в Тобольск. Там так же, как и в Царском Селе, младшие дети занялись учебой, Государыня со старшими дочерьми учили их, читали, вышивали. Она и девочки связали теплую одежду к Рождеству для каждого из домочадцев и даже приготовили подарки для охранников. Государь, привыкший к физической работе, колол дрова в маленьком дворике, построил лестницу на крышу дома к маленькой теплице, где все грелись на скудном сибирском солнышке. Членам Царской Семьи было запрещено выходить куда-либо из дома, кроме как в церковь, куда их сопровождала усиленная охрана. Когда Семья шла к ранней Литургии, люди на улице становились на колени, пока они не пройдут, осеняя себя крестным знамением.

«Тем временем, – вспоминает Пьер Жильяр, – большевики начали свою разрушительную работу среди солдат, охранявших нас, которые до сих пор не поддавались агитации. Охрана состояла из различных подразделений: люди 1-го и 4-го подразделений были более всего расположены к Царской Семье, особенно к детям. Царевны со своею простотой, которая придавала им такое очарование, любили поговорить с этими солдатами, которые, казалось, связывали их с прошлым. Они расспрашивали солдат о семьях, о деревнях, о сражениях, в которых они принимали участие в этой великой войне.

Алексей Николаевич, который по-прежнему был для них Наследник, также завоевал их сердца, им хотелось доставить ему удовольствие, развлечь его. Один отряд 4-го подразделения целиком состоял из пожилых солдат, и они особенно были привязаны к Царской Семье, поэтому все любили, когда они заступали на дежурство. В такие дни Царь с детьми тайно ходил к ним в казармы, где они говорили и играли в шашки».

Отчаянные переживания и мучительная борьба с самой собой выпали на долю Александры Федоровны, когда в апреле 1918 г. Государя принудительно увозили из Тобольска. Государыня решила оставить больного, безгранично любимого сына и следовать во имя долга за Государем.

Учитель английского языка Царских детей Чарльз Сидней Гиббс, последовавший за Семьей в ссылку, дежурил в этот момент около постели больного Алексея. Он вспоминает: «Наследник очень страдал в те дни. Императрица обещала после завтрака прийти к нему.

Он все ждал, ждал, а она все не шла. Он все звал: «Мама, мама…» Он звал, а она не шла. Она, которая его так любила. Наконец, только после принятого ею решения, она пошла к Наследнику. Она пришла она была спокойна. На лице ее остались следы слез.

Чтобы не беспокоить Алексея Николаевича, она стала рассказывать, что Государь должен уехать с ней, а потом, когда Алексей Николаевич поправится, поедем и все мы… Она плакала, но скрывала свое лицо от сына, не желая, видимо, чтобы он видел ее слезы».

Во время Екатеринбургского заключения, по свидетельству целого ряда опрошенных во время следствия Н. Соколова лиц, Цесаревич и его сестры поразительно сознательно и мужественно отнеслись к постигшей Царскую Семью перемене, стараясь преданной любовью и заботливостью облегчить родителям горечь унижений. В часовые в Екатеринбурге подбирали экстремистов, враждебно и со злобой относившихся к Императорской Семье. Но даже они не всегда могли оставаться безучастными.

Анатолий Якимов, один из охранников, признавался: «В моей душе всегда останется воспоминание о них… Царь был уже не молод, борода у него седела. Глаза у него были добрые, и вообще, выражение было доброе… Иногда мне казалось, что ему хочется заговорить со мной, казалось, что ему хочется поговорить с нами… Вся моя злость на Царя исчезла после того, как я некоторое время побыл в охране. После того, как несколько раз их видел, у меня по отношению к ним появились совсем другие чувства, и я начал их жалеть. Я жалел их, как обычных людей… я все время про себя повторял: «Хоть бы они спаслись… Боже, сделай что-нибудь, чтобы они спаслись».

Условия заключения все ухудшались, но члены Царской Семьи не только не озлобились, но проявляли доброту и милосердие к своим тюремщикам и к предавшей их России. Великая Княжна Ольга, старшая дочь Государя, писала: «Отец просил передать всем, кто остался верен ему, чтобы за него не мстили, что он всех простил и молится за них, и не надо возмездия, только нужно помнить, что зло, которое сейчас есть в мире, станет еще сильнее, но зло побеждается не злом, а любовью».

Мученическую кончину Государь, Государыня и их пятеро детей приняли все вместе – ничто не могло разлучить Царскую Семью, – этот, по выражению одного из биографов Императрицы П. Савченко, «единый алмаз, сияющий и крепчайший, граненый деятельной любовью».

«Мы одно, – говорила Государыня, – а это, увы, так редко в теперешнее время – мы тесно связаны вместе. Маленькая, крепко связанная семья».

Юлия Комлева

Пожертвовать