«Реальные истории». История двадцатая – Елизавета



В 24 года я была психологически невероятно зависима от мамы. Рассказывать нашу семейную предысторию, наверное, смысла нет. Ограничусь тем, что практически всю мою жизнь мама была тяжело больна, болезнь физическая дала осложнения и на психику. Атмосфера в доме постоянно была очень тяжелая – невероятная мелочность, подозрительность, капризы, истерики… Малейшие мои попытки поступать не по маминой указке заканчивались скандалами, тяжелыми обвинениями, и что самое страшное, фразами о том, что из-за моего непослушания мама непременно заболеет и умрет.



Это очень тяжело – жить с детства с грузом ощущения, что любой твой поступок может стоить жизни человеку, которого ты любишь больше всего на свете, поверьте мне… В общем, несмотря на весь мой страх перед мамой, глупостей я наделала. В ту пору я собиралась замуж за человека совершенно чужого, нелюбимого. Но это был мой единственный шанс хоть как-то вырваться из семейного кошмара. О том, что из одной западни я сама иду в другую, я старалась не думать.



Мамина подозрительность в ту пору еще больше обострилась, она начала проверять мой календарь месячных, попытки хоть как-то уйти от такой мелочной опеки встречала новыми скандалами и обвинениями меня во всем, что только могло придти ей в голову.



И вот на таком фоне у меня случилась задержка. Один день, два… Я была не просто в панике – в ужасе. Открыться маме было совершенно немыслимо, тем более, что я была абсолютно уверена, что от такого потрясения она умрет немедленно, а жить с ее смертью на совести я не смогу. Пришлось имитировать якобы начавшиеся месячные, а самой срочно искать выхода. По совету подружек в ход пошли ванны с горчицей, пригоршни аскорбинки – ничего не помогало.



Еще дня через два я через силу рассказала о своей проблеме двум сотрудницам, по возрасту годившимся мне в матери.



- И что ты ревешь, дура? У тебя задержка сколько недель?



- Четыре дня.



- Слушай, тут неподалеку недавно клинику открыли, «мини» делают, если задержка не больше недели. Это вообще ерунда, мы делали – ни в какое сравнение с обычным абортом не идет. Придешь, быстренько все сделаешь и через час домой. Все удовольствие – полтинник. Деньги-то у тебя есть?



Деньги у меня были. Как раз незадолго до того из семейного бюджета мне выделили триста рублей на свадебные расходы, так что можно было постараться списать «абортные» расходы на другие траты. Жених мой к новости отнесся достаточно безразлично, предоставив все решать мне самой. Денег, впрочем, тоже не дал, но в клинику сопровождать согласился.



Позвонила я, записалась, потихоньку вытащила из дома, как велено, простыню, пеленку и ночнушку. На подступах к клинике ноги уже подкашивались, к горлу подкатывала противная тошнота, а руки-ноги ходили ходуном.



В холле в ожидании сидели десятки девчонок, в основном значительно младше меня, взрослых женщин среди них были единицы. Нас по очереди гнали на более чем условный осмотр, анализы, а потом в предбанник перед операционной. Отговаривать никто и не пытался, а отношение персонала было презрительно-унизительным.



Когда передо мной уже никого не оставалось в очереди, появилось огромное желание бросить все, плюнуть на деньги, и убежать. Но я вспомнила мамино лицо… и осталась. Из операционной вышла согнувшись пополам белая как бумага девчонка и настала моя очередь. Мне дали выпить таблетку но-шпы, чтобы расслабить чуть-чуть мускулатуру. Когда я осторожно заикнулась про наркоз, медсестра грубо одернула, что таким, как я, никакого наркоза не положено, и так не баре.



Уложили на высокий стол, присоединили какие-то шланги, машина взвыла…. Такой боли, как тогда, я больше никогда в жизни не испытывала. Боли и ужаса…



Потом медсестра велела спуститься, выйти в другую комнату и полежать полчаса с ледяной грелкой на животе. По-моему, я тогда упала в обморок, во всяком случае, сознание отключилось точно, словно я провалилась в какую-то черную дыру. Через некоторое время меня растормошили и сказали отправляться домой. Всю дорогу меня колотила нервная дрожь, но дома мне удалось соорудить на лице улыбку, рассказать какую-то выдуманную байку о якобы романтичной прогулке под черемухой и упасть спать. Было это в середине мая 1989 года…



Потом было замужество, закончившееся через полтора года разводом, крещение, неудачные попытки воцерковления, второй брак, двое детей, мамина смерть… И тяжелая депрессия, причин которой я найти не могла.



Со временем многое мне стало понятнее. Скорее всего, никакой беременности у меня в первый раз не наступило – дисфункция и до того уже была, вероятность наступления беременности от наших «экспериментов» с первым женихом тоже была крайне низкой, да еще и сам он, как выяснилось позже, оказался практически стерилен. В клинике же через «машину» прогоняли поголовно всех обратившихся «чтобы потом неповадно было», да и деньги, которые они за это брали, в 89-м году были весьма немаленькими.



Этим я себя пыталась успокаивать, но тоска все равно не отпускала. Иногда она становилась острее, иногда просто сидела тупой иглой. Я сходила с ума от этого ощущения и не знала, как жить с этим дальше. Через некоторое время я наконец пришла в церковь….



Постепенно до меня стал по-настоящему доходить смысл того, что я наделала. Был ребенок или нет – неважно, много лет назад я внутренне решилась на аборт, этого было достаточно, чтобы ощущать себя убийцей.



Тогда и пришло настоящее покаяние, до слез. Несколько раз я пыталась рассказать обо всем на исповеди, но начинала каждый раз с фразы, что меня мучает совершенный до крещения грех, и в этом месте батюшки меня прерывали – дескать, как же так, получается, ты не веришь, что в таинстве крещения омываются все совершенные ранее грехи. А у меня не получалось объяснить, что крестилась я практически с бухты-барахты, ничего толком не понимая, не готовясь…. Поэтому и не было в момент крещения покаяния и отказа от прежней жизни…



Великим постом в этом году память о совершенном стала еще острее. Каждый раз, готовясь к исповеди (а исповедовалась я еженедельно) я невольно первым делом вспоминала аборт, но пыталась убеждать себя, что раз батюшки так говорят, значит, не к чему к нему возвращаться. Но возвращалась, тем не менее, причем со все большей и большей душевной болью.



Наконец настал такой день, когда, буквально дорвавшись до аналоя, причем на исповеди совсем не у того («доброго») батюшки, к которому хотела попасть, а у «строгого», я выпалила «Не могу больше… Я в молодости из страха перед родителями сделала аборт…». Не помню, что потом говорила я, что – священник. Помню, что меня поразила его реакция – я ждала, что он будет меня обличать, отнесется сурово, а увидела сострадание и боль за меня… В тот раз я как раз не готовилась к Причастию – от душевной борьбы замучилась настолько, что не могла заставить взять себя молитвослов в руки, а два последних дня перед исповедью просто проревела (на абортные мучения наложилось еще кое-что)… Тем не менее, причащаться меня благословили. «Иди, причащайся, такие раны надо исцелять…»



С тех пор потихоньку началось выздоровление… 

Елизавета

Фото из открытых источников 

Материалы для рубрики предоставлены  Центром защиты материнства «Колыбель»,  действующим при Отделе социального служения Екатеринбургской епархии.



Центр защиты материнства «Колыбель»



Специалисты Центра делают все, чтобы спасти институт семьи, вернуть женщин на предназначенный им Богом путь материнства, а мужчин воспитать ответственными и серьезными мужьями и отцами.



Звоните, приходите, обращайтесь! г. Екатеринбург, ул. Белинского, 86 тел. (343) 344-355-4



05 июня 2013г.