Фильм «Предстояние»

Стоять можно перед кем и чем угодно пред-стоять – только перед Богом. Война – время пред-стояния. Вторая и третья части кинотрилогии режиссера Никиты Сергеевича Михалкова посвящены Великой Отечественной войне.

«Теперь все мы предстоим пред Богом» Деян., гл.10, ст.33

Лицом к лицу со смертью – значит, лицом к Лику Творца. Каким и с чем ты предстанешь перед Ним? Готов ли ты к этому? Разговор на такую тему, несомненно, и требует, и обязывает говорить языком правды. Правды, которую не все готовы принять. А еще необходимо духовное видение происходящего и взгляд на человека не столько как на противника в этой войне, но как на личность – либо отринувшую Бога, либо сохранившую Его или обретшую в страданиях – и здесь для создателей фильма нет разницы, немец это или русский.

В фильме есть кадр: разрушенный храм и чудом уцелевшая икона Божией Матери. С любовью и печалью смотрит Она на русского солдата (Котов) и немецкого, вместе спасающихся от бомбежки. Такой взгляд, пожалуй, можно увидеть только в рассказах писателя Константина Воробьева – одного из выживших кремлевских курсантов (см. рассказ «Немец в валенках»).

В отечественном же кинематографе уже сложился свой взгляд на образ советского воина, на ту войну. И лучшие из них – это кинофильмы «Иди и смотри», «Восхождение», «Судьба человека», «Они сражались за Родину», «Я – русский солдат». Все эти фильмы объединяет одно слово – милосердие, потому они и лучшие. Никита Сергеевич Михалков идет дальше. Его кино – это «неизвестный взгляд на войну», и этот взгляд в СМИ, в статьях, посвященных «Предстоянию», не только не был принят, но и осужден. Вот пример. Автор статьи – известный журналист-обозреватель Максим Соколов (журнал «Эксперт, №10, 2010 г). Статья называется «Национальный дыр бул щир» – то есть, уже в заглавии фильм представляется как абсурд и нелепица.

Вот краткие цитаты из статьи: «Пресса недружелюбна, а уж в более вольных дискуссиях ругань переходит всякие приличия» (значит, есть в фильме то, что нетерпимо для врага рода человеческого – Н.З.) «Скорбный сюжет разгадан (? – Н.З.) и отвергнут» (кем? – Н.З.) Далее, как всегда, стрелы летят в личность Михалкова, но это уже давно знакомо и не удивляет. Удивительно другое. И в православном издании (журнал «Наследник» №3, 2010г.) кинокритик Василий Пичугин, прибегая к виртуальному диалогу с чеширским котом (см. «Алиса в стране чудес»), произносит:

Автор:

– Стоял (о режиссере) – стоял, а к войне так и не прикоснулся.

Кот:

– Ты «Предстояния» не понял. Котову все приснилось.

Приснилось что? Покрытые снегом убитые курсанты? Обожженное, угольное лицо танкиста? Или горящие в амбаре люди? На мой взгляд, авторы и первой, и второй статьи кощунствуют. Даже если иметь в виду непонимание происходящего на экране.

Но вот правда моей мамы, прошедшей вой-ну «от и до». Она совпала со всем, что я увидела в фильме Михалкова.

Итак, первые кадры «Предстояния». Они ошеломляют. Нет, не только массовыми сценами отступления Красной армии с потоком беженцев под грохот орудий и детский плач, а дальнейшим событием: случайный взмах сигнального флажка, – и наши минеры подрывают мост, по которому идут русские люди. То же происходит и на пароме, заполненном детьми и ранеными: не хочет слушать приказ капитана один из раненых – своя ненависть к врагу лишает его разума, мешает увидеть ближнего. И вот выстрел вверх, в немецкий самолет, – и, как следствие, бомбежка и гибель парома: свой убивает своих. Когда Бога нет, все сосредоточено на себе, отсюда и трагедии.

Далее картина оккупированной немцами деревни. Румяные, напоенные летним солнцем, свисают с веток яблоки – жизнь продолжается. А рядом – плачущая Надя, стучится от дома к дому. За ней, не спеша, идет насильник-немец – это смерть. Никто не открывает.

«Было и так, – вспоминает моя мама, бывший лейтенант Валентина Королькова, – просишь немного хлеба, лука, а тебе отказывают». И это было. А было и другое: знали, что могут расстрелять, – и открывали двери.

А в кадре плачущая цыганская девочка, которую толкают в горящий амбар с людьми. Акция уничтожения. Это что? Расплата за жестокосердие жителей этой деревни? Нет, автор даже мысли такой не допускает – это реальная история той войны. Но вот ожесточенная равнодушием сельчан другая героиня все-таки не избегает этого осуждения.

Дорогами войны, а значит, дорогами смерти идут главные герои. Бывший комдив Котов, а ныне рядовой штрафбата, и его уже взрослая дочь Надя. К ним, Дмитрию, другим героям присоединяются новые – солдаты, офицеры…

Но в этом сложном переплетении художественных образов, характеров, поступков, слов, диалогов точкой отсчета остаются отец и дочь – над ними по-прежнему незримая Вечность и река времени, по которой бесшумно плывет их лодка, как фотовспышка озаряет их лица воспоминаниями. Отец и дочь идут навстречу друг другу. Нереальностью происходящего потрясает сцена крещения Нади в реке под разрывы падающих снарядов. Смерть в воздухе, смерть в воде – Надя держится за подводную мину. Раненый безногий солдат (актер Сергей Гармаш) оказывается священником – отцом Александром. Он пристально смотрит на Надю – она испугана, растеряна, сомневается. К Небу возносятся слова 90-го псалма. Немецкий бомбардировщик падает.

Надя склоняет голову: «Крещается раба Божия Надежда». Смиренно принимает на себя дочь комдива Котова образ Того, Кто только что спас ее от смерти.

«Ты теперь не бойся ничего, молись», – напутствует девушку отец Александр. Тихо подплывает к берегу подводная мина, Надя нежно гладит ее: «Спасибо тебе, плыви дальше», – и … случайность? – нет, закономерность дальнейшего подтверждает справедливость свершившегося: взрывается судно, капризная пассажирка которого спасала не ближних, а себя и … свою хрустальную люстру (с ней, увы, и предстанет – страшно!..)

Свой второй фильм, «Предстояние», Никита Сергеевич Михалков определил как «жизнь и смерть»: от жизни мирной (хотя все это относительно, особенно для Котова) к жизни на войне – к смерти.

И здесь, несомненно, одной из самых драматичных и в то же время высокой в духовном и художественном восприятии сцен является гибель кремлевских курсантов. Вот они еще живые – молодые, красивые, идут строем, с песнями, с ненастоящим, парадным оружием – идут, заранее обреченные. Командир штрафбата, в котором воюет Котов, прекрасно все понимает, но что он может сделать? «Копайте траншеи! Готовьтесь к бою!» А в глазах – боль, тоска, жалость (актер Евгений Миронов, как всегда, убедителен и в этой маленькой, но такой значимой роли).

Короткий бой, яростное сопротивление – и взгляд оператора направлен с высоты на страшное поле битвы (панорамная съемка). Снежными хлопьями падает с неба снег, белым саваном бережно укрывая тела убитых мальчиков.«Двести сорок детей убили! Метр восемьдесят три! За пятнадцать минут», – скорбно произносит командир. И такое же поле, тот же снег – черное на белом. Черное – изуродованные орудия и обож-женное угольно-черное лицо танкиста. Белое – обнаженная худенькая фигура Нади: все, что она могла сделать – это не отказать в просьбе умирающему солдатику посмотреть на женскую красоту, которую он не успел полюбить.

Фильм «Предстояние», как и первая часть «Утомленные солнцем», многослойный. Сюжетные линии переплетены, военные сцены сменяются тыловыми. Дмитрий там, в тылу, выполняет по-прежнему «свою работу».

Вот один из эпизодов. Особист (актер Сергей Маковецкий) по одному допрашивает тех, кто оказался на оккупированной немцами территории. Строгий взгляд, вопрос, запись в протокол. Но, вместо фамилии, имени и отчества, записывает строчки… Александра Сергеевича Пушкина. И это вызывает у него усмешку. Жизнь человека для него ничего не значит.

Но вот уже и Дмитрий допрашивает такого же особиста, и тот от страха превращается в маленького испуганного мальчика – и опять: свои уничтожают своих.

Белый мотылек порхает над столом, бьется в стекло – жизнь человека на волоске, как короткая жизнь этого мотылька.

ЦИТАДЕЛЬ

– Далече ли до крепости? – спросил я у своего ямщика.

– Недалече, – отвечал он. – Вон уж видна.

«Капитанская дочка» А.С. Пушкин

Все на грани, когда ты перед лицом смерти, но поздно будет, когда ты предстанешь пред своим Творцом – вот почему каждому из героев необходимо разрушить эту грань, сделав, пока жив, правильный нравственный выбор. А для этого предстоит взять свою крепость, свою цитадель.

Название третьей части кинотрилогии «Цитадель» определяет и идею, и эмоциональный настрой фильма – победа жизни над смертью. Это подтверждает и сам режиссер: «Третья часть – это смерть и жизнь».

Вот почему этот фильм, по сравнению с первой и второй частями, смотрится уже с большим эмоциональным подъемом. Он оптимистичен, более динамичен и в нем, наконец, ярко выражено то, что называется русским духом – душа русского человека, где все возможно, все преодолимо, где рядом смех и слезы, смерть и сумасшедшая радость от того, что ты спасен – война, как жизнь!

Первый кадр фильма вызвал у меня недоумение. Это что? Научно-популярный фильм из жизни насекомых – на экране крупным планом процесс появления на свет комара (может, я диск перепутала?..) А затем радость узнавания – ведь этот комар родился для чего-то очень важного в этом мире. Язык Бога – это язык случая. Божий Промысел, если обратиться к художественной христианской литературе, нам знаком. Это язык Диккенса, Андерсена, Достоевского… И вот этот прием – через малое показать великое – настолько захватывает, что ты начинаешь сам уже раскручивать те нити сюжета, которые так искусно переплетены в фильме.

Резкая смена кадра – еще один художественный прием фильма, и это оправдано дальнейшими событиями. В кадре – поющий классическую арию немецкий снайпер. На играющей пластинке – дрессированная мышь. Снайпер, наслаждаясь прекрасным, с таким же удовольствием выбирает себе жертву. Но (так и хочется сказать словами Михаила Булгакова: «Поздно: Аннушка уже пролила масло») комар уже в полете. Он садится на лицо нашего солдата, другой наклоняется, чтобы прихлопнуть, и – пуля летит мимо. Человек спасен! Кем? Конечно, Тем, Кто выбрал для этого Свое малое создание.

А в это время командный состав советской дивизии гуляет – празднуется присвоение звания генерала начальнику штаба. Его пьяное, самодовольное лицо дано крупным планом. Одна фраза капитана – удар по самолюбию, – и это лицо искажается злобой. Звучит безумный по своей жестокости приказ: взять цитадель силами штрафбата – без подкрепления.

«Учитесь все!» – и язвительная усмешка в адрес капитана: «Иди, солдат, зарабатывай себе героя!»

Некоторые из сцен фильма ошеломляют: события и переживания, связанные с ними, можно определить как пограничные для человеческого сознания, и сами съемки предельно натуралистичны.

Вот, например, роды в машине, везущей раненых. Среди непрерывного шквального огня машина – как островок, хранимый Богом, где вот-вот появится на свет человек. Рождение жизни посреди смерти – это на грани, но и радость спасенных людей тоже безгранична.

Роль молодой матери в исполнении Анны Михалковой – это скорее не игра, а реальное сопереживание своей героине, где испуг, растерянность, боль, страх сменяются тихим счастьем материнства.

Такой же яркой и предельно эмоциональной представлена в фильме сцена свадьбы искалеченного войной солдата. Вся широта души русского человека в этой свадьбе, где все через край – напропалую, наотмашь, напоказ! Свадьба, которую не увидишь нигде в мире – только здесь и сейчас. На короткое время война отступила – жизнь торжествует!

И снова передовая – в траншеях солдаты штрафбата. Лица уставших, измученных войною людей. Война разрушает, калечит. Но именно здесь, на передовой, встречаются Дмитрий и Котов. И здесь, во время наступления, Дмитрий, наконец, победит в себе ту трусость, которая сделала его предателем. А Котов простит то, что, казалось, невозможно забыть. Почему? Да потому что они сейчас в одной связке, по одну сторону, и у них одна Родина – Россия. Рядом смерть, а значит, пред-стояние. И здесь нет места личным счетам. Но «как все узнаваемо…». Смерть отступила – и Дмитрий уже готов посчитаться с Котовым.

Мнимый расстрел штрафника на берегу реки. Но Котов не боится смерти – он боится тюрьмы. Лицо его искажено болью, он не стыдится слез и своего страха. И, словно исповедуясь самому себе, рассказывает о том, как он убивал.

И в этом рассказе Котов приводит слова молодого монаха, которого он потом убьет: «Я-то знаю, за что иду умирать. А вот ты будешь знать?» Но и сейчас у Котова на этот вопрос ответа нет. Финал этой сцены, как всегда, неожиданен: Дмитрий раскрывает планшет – в нем генеральские погоны и удостоверение на имя командарма Котова.

Если нужно привести пример, как действует лукавый, на какие такие «крючки» ловит человеческие души, внимательно вслушайтесь в разговор Сталина с уже реабилитированным Котовым. Здесь вся наука напоказ: и мудрое объяснение, почему Котова арестовали – так надо было, и почему выпустили – настало время, и перечень злодеяний командарма – и тут же поощрение и, наконец, главное, для чего все это – тебе доверено взять цитадель.

«Пятнадцать тысяч трусов (людей, которые не были призваны в армию по различным причинам) – это их искупление перед вами, героями, а для страны пятнадцать тысяч – это ничто», – говорит вождь.

Но… Котов уже не тот. Это ему дробили пальцы в сталинской тюрьме, это его семью постигло горе разлуки. Вот почему, когда он видит людей – старых и молодых, испуганных, злых, удивленных, с палками в руках (это все их оружие), которых, как скот, загнали в траншеи, – он совершает поступок, разрушающий план мудрого «отца народов».

Оставив свое оружие и взяв палку, выходит он на поле боя как воин, готовый принять все на себя. И что-то происходит с людьми – меняются лица, исчезает испуг, удивление, злоба, теперь они не толпа – они народ, готовый биться с врагом, даже без оружия. Идут офицеры, идут русские люди: один с гармонью, с разудалой песней – картина, доведенная до абсурда, но именно это решает судьбу цитадели.

Не может оставить Господь этих безоружных людей, готовых умереть за свою землю, – и вот уже маленький паучок пробирается на стекло прицела снайпера – придется убрать. Рука протягивается, меткий выстрел с нашей стороны – и любитель всего прекрасного и дрессированной мышки мертв. Линзы очков и непотушенная сигарета завершают дело: огонь перебрасывается на кабель, на склад с оружием – цитадель взрывается – крепость «взята». Еще одна случайность? Нет, закономерность.

Радость такой победы может сменить только другая радость – долгожданная, выстраданная встреча отца с дочерью. И эта встреча настанет. Но и она тоже будет такой, что заставит зрителя, затаив дыхание, ждать развязки. Отец и дочь оказываются на одной пехотной мине (роль дочери командарма в этой сцене потребовала от актрисы Надежды Михалковой мастерства перевоплощения: лицо взрослой девушки, закаленной фронтом и научившейся по-мужски принимать решения, превращается в лицо маленькой девочки, испуганной, беззащитной, послушной своему отцу).

И, наконец, еще одна сцена – финальная, в которой сконцентрировано все то, что вмещает в себя че-ло-век, для которого любовь к ближнему не имеет границ ни в чем, вплоть до самопожертвования. Для актрисы
Инны Чуриковой эта роль простой пожилой женщины, потерявшей на войне всех – мужа, сыновей, – и приютившей немецкого солдата, лишившегося на войне разума, не побоюсь сказать, лучшее, что я видела в ее исполнении.

«Ну что ж, тогда расстреливайте и меня вместе с ним», – говорит она советским танкистам. Для нее этот немец – бедное дитя, настолько милосердно сердце этой русской женщины это единственный человек, кто у нее теперь есть.

А на танке, который останавливается перед указателем «На Берлин» – отец и дочь. Вместе. И теперь уже навсегда. Их сердце тоже открыто навстречу Свету. Бережно сжимает Надя руку бедного немецкого солдата со знаком, указывающим путь к победе, и присоединяется к танковой колонне.

Впереди еще одна цитадель, и сколько еще их будет. Но несмолкаемым эхом звучат Там, высоко в Небе, слова отца Александра: «Ты теперь не бойся ничего».
Мощными, торжественными аккордами звучит музыка, заполняя собой все пространство. В ней еще слышны грозовые раскаты, но луч Солнца, дарующего жизнь, уже освятил дорогу, ведущую к Победе.

С кинолектором Н.В.Зыковой беседовала Елена Рысева

Пожертвовать